Сторонние материалы: «Россия в Первой мировой войне. Курская губерния и куряне в первой мировой войне Указ о всеобщей мобилизации русских войск

А.Е. Казаков

(ПГПУ, Пенза)

К вопросу об организации военной мобилизации в России в 1914 году.

В результате реформ 1860-1870-х годов в Российской империи сложилась особая система военного управления, которая просуществовала до 1918 года. Ее основными особенностями были: разделение полномочий между министерством внутренних дел и военным министерством, а также наличие военно-окружной системы 1 . К 1914 году структура учреждений МВД, обеспечивающая ход призывов населения и поставок от населения лошадей и автомобилей, выглядела следующим образом: управление воинской повинности (УПВ); губернские, городские по воинской повинности присутствия; уездные, окружные по воинской повинности присутствия. Структура военного ведомства имела следующий вид: мобилизационный отдел главного управления Генштаба (ГУГШ), штабы военных округов, начальники местных бригад, уездные воинские начальники 2 . Завершающим звеном для обеих этих вертикалей были призывные и военно-конские участки, сборные и сдаточные пункты 3 .

Для военных и гражданских учреждений на начальном этапе Первой мировой войны наиболее важным оказались два фактора: всеобщая мобилизация 18 июля и вступление России в войну 20 июля 1914 года 4 . Первоначально ряд военных округов получил телеграмму о начале мобилизации 17 июля 1914 года, что и было использовано как непосредственное руководство к действию (составлялись призывные списки, назначались места сбора призываемых и т.п.). Однако ее официальное начало было перенесено на 18 июля. В мобилизационной телеграмме за подписью военного, морского министров и министра внутренних дел, направленной Генштабу 17 июля 1914 года, говорилось: «Высочайше повелено привести армию и флот на военное положение и для сего призвать чинов запаса и поставить лошадей согласно мобилизационному росписанию 1910 года точка первым днем мобилизации следует считать 18 сего июля 1914 года» 5 . Именно с этой телеграммы можно вести отсчет времени работы ГУГШ и УПВ МВД по организации всеобщей мобилизации. Таким образом, первый фактор задействовал, прежде всего, силы мобилизационного отдела Генштаба с подчиненными ему структурами (штабами округов, воинскими начальниками) и силы управления воинской повинности МВД с системой воинских присутствий. В первую очередь призывались запасные нижние чины и поставлялись от населения лошади. Второй фактор способствовал переходу всех государственных учреждений на особый режим работы в условиях войны – значительное ограничение расходования средств на нужды учреждений (например, отменялись практически все командировки), перевод имеющихся средств на военные нужды, приостановление строительных и ремонтных работ и т.п. 6 .

Проблема организации мобилизации достаточно сложна и включает в себя ряд частных вопросов. Работу государственных учреждений по проведению мобилизации можно разделить по административному критерию. Для высшего звена (УПВ и ГУГШ) на первом этапе войны главными задачами были:

Назначение призывов и поставок;

Распределение средств для оптимальной работы призывных участков;

Определение районов мобилизации, исходя из нужд военного времени и объективных возможностей губерний;

Разделение при необходимости мобилизационной работы на местах на отдельные этапы;

Общий контроль и руководство за деятельностью подчиненных учреждений.

Работу среднего и низшего звена можно представить следующим образом. Во-первых, получение уведомления о начале призывов и поставок по телеграфной связи и отправка нарочных в отдаленные районы. Во-вторых, после получения этих документов, составление списков призываемых, организация сборных пунктов и оповещение населения. В-третьих, освидетельствование призываемых приемными комиссиями (осмотр и определение годности в случае поставок лошадей) и отправка их в военные части 7 . Следует заметить, что полномочия органов военного управления были ограничены сферой организации призывов и работы на сборных пунктах. Явка или доставка в приемные комиссии целиком возлагалась на призываемого или владельца лошади.

Военную мобилизацию также можно разделить на отдельные этапы в зависимости от:

а) типа призывов (призыв запасных, новобранцев, ратников ополчения, поставки лошадей и автомобилей);

б) формы призывов (общие по империи, дополнительные в отдельных округах и губерниях);

в) влияния других военных факторов (количества военнопленных и беженцев).

Такая классификация позволяет выявить специфику организационной работы органов военного управления. Так, мобилизация практически всех запасных прошла именно в первые месяцы войны и характеризовалась большими масштабами (см. Таблицу 1). Например, только в Казанском военном округе было призвано из запаса более 640 тысяч нижних чинов, а всего по Российской империи 3 млн. 115 тыс. Имело место такое явление, как превышение числа добровольцев над уклонившимися от призыва 8 .

Можно привести следующий перечень мобилизаций и данные по количеству мобилизованных подданных империи и поставленных лошадей в России в 1914 году:

2) июль-август 1914 г. – призвано 400 тысяч ратников ополчения 1-го разряда, перечисленных из категории запасных нижних чинов;

4) август-декабрь 1914 г. – призвано 900 тысяч ратников ополчения 1-го разряда, непроходивших службу в рядах войск 9 ;

Судя по архивным документам, к таким явлениям и событиям (например, большому числу добровольцев, широкой волне погромов) государственные органы были либо плохо, либо совсем не подготовлены. Сказывалось отсутствие необходимой документации и процедур для учета добровольцев. В случае с погромами и нападениями нижних чинов, зачастую, просто не хватало сил для того, чтобы предотвратить такие инциденты или остановить их. Призывы новобранцев только в 1914 г. были проведены в соответствии с действовавшим военным законодательством. В 1915-1917 г. они были досрочными, то есть призывались лица моложе 20 лет 11 .

Другая проблема – организация движения маршевых команд от места призыва до воинской части. Архивные и делопроизводственные материалы свидетельствуют о том, что зачастую такое движение было недостаточно хорошо организованно как на пеших участках пути, так и на железной дороге. Отсутствие своевременного горячего питания на промежуточных пунктах, нехватка поездов, недостаточный контроль над командами были обычными явлениями. Усугубляла такое положение дел и широкая волна грабежей, разбоев, нападений призванных на местное население и чиновников 12 .

В целом, призыв новобранцев, во-первых, был менее масштабным (за лето-осень 1914 года запасных было призвано в несколько раз больше). Во-вторых, по имеющимся у нас данным Департамента полиции о движениях в войсках и настроениях населения по губерниям, большинство выступлений призванных были протестами запасных нижних чинов. Новобранцы же там практически не упоминаются. Значит, вполне справедливым выглядит вывод о значительно меньшем количестве протестов и конфликтов со стороны новобранцев как в ходе освидетельствования приемными комиссиями, так и после поступления на военную службу.

В условиях войны значительно изменился порядок призыва новобранцев. Было приостановлено действие ряда норм призывного законодательства, другие же потребовали частичной, либо полной замены. Так, циркуляром управления воинской повинности МВД № 86 от 3 сентября 1914 года, адресованном губернаторам, устанавливались подобные ограничения и изъятия из устава о воинской повинности. В частности, в связи с поступлением на военную службу большого количества запасных и ратников значительное число молодых людей приобрело право на льготу по семейному положению первого разряда. С учетом необходимости увеличить контингент новобранцев на 130 тысяч человек по сравнению с 1913 годом жеребьёвка отменялась, так как именно льготные первого разряда проходили через эту процедуру. Поэтому призывались лица, внесенные в призывные списки в последовательном порядке номеров. В тех случаях, когда в уездах имелось много призываемых, новобранцы разделялись на две очереди - для удобства работы присутствий и ускорения комплектования воинских частей. Переносился конечный срок приема на военную службу за призыв 1914 года с 15 февраля на 1 апреля 1915 года. Студенты, обучавшиеся в иностранных учебных заведениях, обязывались вернуться в пределы империи, и отсрочка устанавливалась только для старшекурсников. В местностях, находившихся в районе театра военных действий, допускались некоторые отступления от требований устава 13 .

Особые меры касались обеспечения порядка на призывных пунктах и в воинских частях, которые были естественным продолжением мер, предпринимавшихся МВД в призывы 1906-1913 годов. Губернаторам, в частности, предписывалось в целях «пресечения новобранцам, в особенности из числа фабричных и заводских рабочих и лиц, находившихся в отхожих промыслах, возможности приносить с собою в войсковые части преступные прокламации и вообще нелегальную литературу… сделать распоряжение о производстве чинами полиции отдельных осмотров вещей тех из призывных, относительно коих возникает подозрение…» 14 . Местными властями собирались сведения о судимости и политической благонадежности новобранцев. Внештатные сотрудники жандармерии наблюдали за настроениями населения.

Очень важно рассмотреть особенности организации мобилизации на примере Казанской губернии как центра Казанского военного округа, который являлся одним из ключевых тыловых регионов Российской империи в годы Первой мировой войны. Заметим, что в Казани из-за переноса первого дня мобилизации возник ряд проблем. Согласно рапорту Казанского полицмейстера: «…по распоряжению Казанского городского головы, считавшего, согласно второй телеграммы, полученной 17 июля, первым днем мобилизации 18-е сего июля, были внезапно прекращены [действия приемных комиссий] и доставленные на означенные пункты лошади, повозки и упряжь владельцами их уведены и увезены обратно» 15 . Итак, владельцы лошадей, чьи животные должны были приниматься в первую очередь, ушли со сборных пунктов, однако, в результате принятых мер, были возвращены обратно полицейскими. Данный случай показывает, что любая замена в плане приводила в ряде случаев к сбою в военно-мобилизационной работе.

Поставка лошадей по военно-конской повинности проходила с самого начала в условиях скрытых протестов населения (недоставка на сборный пункт, самовольная замена). Многие случаи неквалифицированной работы приемных комиссий не получали должной оценки со стороны центральных учреждений. Многочисленны были факты злоупотреблений на уездном и губернских уровнях 16 . Если на центральные учреждения возлагалась обязанность определения общих вопросов мобилизации 17 , то основная практическая работа легла на губернский уездный уровни. Штабы округов настаивали, главным образом, на выполнении количественной стороны плана 18 . В такой ситуации многочисленны были случаи злоупотреблений чиновников государственных учреждений. Отдельные поставки разделялись на две-три очереди с недельными и более промежутками между собой, продолжительность пополнения недобора лошадей могла достигать месяца и более. Кроме этого, существенными факторами, определявшими успех мобилизации, были погодные условия, отдаленность районов, где проходили поставки, загруженность транспортных узлов, плачевное состояние «конского населения» уездов 19 .

Для целостной характеристики мобилизации в данном регионе важна хроника событий, представленная в сборнике «Великая отечественная война. Казанская губерния. Краткий очерк за первый год. 1914 19/VII – 1915 г.» 20 . В данном источнике подчеркивается, что для руководства губернии с самого начала войны одним из главных предметов заботы стала согласованность действий различных учреждений, часты были призывы к объединению усилий и тесному сотрудничеству общественных деятелей, отдельных корпораций и организаций для объединения народа в тяжелых условиях войны. Особую роль в этом сыграли обращения губернатора П.М. Боярского к жителям города Казани, акцент в которых делался на религиозные и нравственные принципы. Как сообщает

Ниже мы помещаем 2-го часть статьи П. Симанского, появившейся в польском журнале "Bellona" в 1925 г. Мобилизация второочередных дивизий царской армии в 1914 г., о которой пишет на основании личного опыта автор, мало освещена в литературе и представляет интерес для нашего читателя.

В кратком введении, написанном С. Добророльским, читатель найдет оценку всей работе П. Симанского.

Редакция.

К статье П. Симанского "Мобилизация русской армии в 1914 г. и ее недостатки".

Статью П. Симанского следует резко разделить на две части: одну, в которой он пишет о мобилизации старой армии в 1914 г. в общем ее об"еме, и другую, которая относится к мобилизации второочередных частей, под его личным руководством в качестве начальника одной из таковых, именно - начальника 61 пех.. дивизии, формировавшейся в Ннжнем-Новгороде из частей 10 пех. дивизии.

В первой части автор пишет, главным образом, не о том, что ему лично известно о русской мобилизации, как участнику этого события в 1914 г., а о том, как она подготовлялась и как происходила, на основании имеющихся в его распоряжении печатных трудов , в которых, более или менее подробно, описывается процесс нашей мобилизации. Он пользуется преимущественно тремя такими источниками: моей статьей, напечатанной в белградском "Военном Сборнике" за 1921 г. № 1; затем, книгой Д. Геруа - "Полчища" напечатанной в Софии в 1922 г., и книгой Ю. Н. Данилова - "Россия в мировую войну", напечатанной в Берлине в 1924 г. Моя статья представляет сжатый очерк названной мобилизации по моим личным воспоминаниям, как начальника мобилизационного отдела в 1914 г. Я писал этот очерк, не имея под рукой ни документов, ни дневника, ни записок, а исключительно по памяти, спустя семь лет после событий, затертых наслоением последующих событий войны, революции и эмиграции. Уже позже, в бытность в Берлине, и особенно теперь, после возвращения в Москву, мне пришлось убе-

Диться, что мною были допущены некоторые неточности, пропуски и недомолвки, и, конечно, статья в настоящее время не представляет первостепенного исторического значения. Она должна была бы быть переработана и дополнена.

Оба другие печатные труда, из которых Симанский черпает материал, мне хорошо известны, как и сами авторы их. Геруа судит о мобилизации всей старой армии с точки зрения командира гвардейского Волынского полка, каковым он был в тот момент. Его книга "Полчища" очень об"емиста, написана с определенной тенденцией доказать негодность той военной системы, которая господствовала у нас. Геруа выхватывает отдельные факты, примеры, из самых разнообразных источников, из разных явлений государственной жизни и все эти данные валит в одну кучу для подтверждения своих выводов. По моему мнению, труд Геруа не имеет никакого серьезного значения. С фактами он обращается деспотически. О его книге мною была дана подробная рецензия в № 11 журнала "Война и Мир".

Книга Данилова написана гораздо деловитее. Сам автор занимал выдающееся служебное место генерал-квартирмейстера главного управления генерального штаба, а позже штаба верховного главнокомандующего, и у него была полная возможность судить о мобилизации всей армии, так сказать, сверху и оценить степень ее успешности по ее развертыванию на фронте.

Поэтому первая часть статьи Симанского представляет компиляцию наиболее пикантных выдержек из периода мобилизации, преимущественно заимствованных из книги Геруа и подтверждаемых пространными рассуждениями автора о причинах отрицательных сторон мобилизации.

Вторая часть статьи Симанского представляет его собственные воспоминания, как ему пришлось мобилизовать второочередную 61 пехотную дивизию. Эта часть представляет больше интереса. Второочередные дивизии были введены незадолго до войны - реформой Сухомлинова 1910 г. В мирное время при первоочередных частях сформированы были незначительные кадры, которые при мобилизации разворачивались в целые части. Это сделано было по немецкому образцу, но для этого не существовало у нас немецких условий быта и жизни. Конечно, мобилизация второочередных войск должна была пройти с большими из"янами: Симанский подробно повествует о всех служебных горестях, которые ему пришлось испытать при формировании своих полков. В этом отношении его показания интересны как исторический эпизод . Что же касается его обвинений, то нужно было, бы спросить самого автора почему он, в качестве бригадного командира 35 пехотной дивизии в мирное время, не позаботился вы-

Яснить о своем мобилизационном назначении и принять заблаговременно меры по мобилизации той дивизии, которою ему пришлось командовать. Ему, как бывшему офицеру генерального штаба, особенно следовало проявлять служебную инициативу и сознательно лично готовиться к той роли, которая выпадет ему в случае войны. Но именно в старой армии было много начальников, которые далее полкового приказа не заглядывали, а когда настал час грозной расплаты, то начали жаловаться на неподготовленность кругом, только не на самих себя.

С. Добророльский.

Мобилизация русских войск 1914 года и ее недостатки.

П. Симанский.

Второочередные дивизии.

Вечером 26 (13) июля начальник штаба 35 пехотной дивизии (которой в то время я временно командовал) полковник Батранец привез уведомление из штаба Московского военного округа о назначения меня командиром 61-й, т.е. второочередной, дивизии. Так как никто из нас не звал, где должна формироваться эта новая дивизия, потребовался запрос Москвы. Оттуда поступило указание, что 61 дивизия будет формироваться в Нижнем-Новгороде. В 6 часов утра 30(17) июля, уже в Егорьевске, куда в виду надвигающихся событий вернулась из Рязанского лагеря моя бригада, командир 139 пех. Моршанского полка, придя ко мне на квартиру, доложил об об"явлении мобилизации. Одновременно почти я получил телеграмму с аналогичным содержанием и от командира 140 пех. Зарайского полка.

1 августа(19 июля), в субботу, я прибыл в Н.-Новгород и доложил командующему округом о вступлении в должность. В этот же день, в 5 час. вечера, представились мне командиры частей моей дивизии, и затем я приступил к непосредственному руководству организационными работами.

Прежде всего выяснилось, что я предоставлен самому себе. Когда, считаясь о тем, что моя дивизия формируется из 10-й пех. дивизии, входящей в состав V корпуса, мною была послана командиру последнего (ген. Литвинову) телеграмма с рапортом о вступлении в должность, а затем какой-то срочный запрос по существу, -

Я получил краткий ответ, что 61 пех. дивизия в состав корпуса не входит. Очень странным было отсутствие старшего, а следовательно более опытного руководителя в такой новой для всех работе, какой являлось формирование второочередных дивизий.

Следовало иметь в виду, что не все командиры внеочередных дивизий, только-что получившие назначение, вдобавок в столь необычной обстановке, могли быть достаточно опытными. Второе, очень странное явление, с которым я сразу столкнулся, состояло в том, что 2 бригада моей дивизии формировалась в Моршанске и Козлове, куда из Нижнего можно было добраться лишь через Москву, теряя столько времени, что это могло вредно отразиться на мобилизации всей дивизии. Вследствие этого пришлось совсем отказаться от непосредственного наблюдения за работой 2 бригады, и в результате такого положения вещей 244 пех. Красноставский полк я впервые увидел только 28 (15) августа в 10 часов утра, в деревне Лиски, когда полк выступал с ночлега на Томашов и два с половиной часа спустя ввязался в бой с австрийцами, а 243 пех. Холмский полк - в этот же день в 5 час. вечера, когда два батальона полка медленно двигались, являясь резервом своих дерущихся сотоварищей.

Ни я не знал своих подчиненных, ни они меня. И поэтому дислокацию мирного времени скрытых кадров полков 61 дивизии следует признать очень нецелесообразной; думаю, что при более вдумчивом подходе к этому вопросу, можно было бы во время перемещения 10 пех. дивизии из района Лодзи в Московский военный округ расположить полки более удобно с точки зрения мобилизации.

Второочередные дивизии появились у нас взамен запасных частей, которые в мирное время состояли из пятиротного состава запасных батальонов и двубатальонных (8 рот) запасных полков, при чем как полк, так и батальон, каждый в отдельности, при мобилизации формировал два полка - первой и второй очереди. Эта чисто русская система, за которой с большим вниманием наблюдали иностранцы, думая, кажется, применить ее у себя, в начале XX века была заменена новой, принятой нами от тех же иностранцев, заключавшейся в создании первоочередных полков - скрытых кадров, из которых при мобилизации формировались полки второй очереди. В виду того, что 61 пех. дивизия создавалась из 10 пех. дивизии, -- первый полк моей дивизии, 241 Седлецкий, получал кадры из 37 Екатеринбургского, 242 Луковский - из 38 Тобольского. 243 Холмский - из 39 Томского и 244 Красноотавский - из 40 Колыванского полка, а 61 артиллерийская бригада - из 10 артиллерийской бригады.

Кадры полков второй очереди, особенно в сравнении с кадрами прежних запасных частей, были слабее, но численная слабость могла быть компенсирована их качеством. К сожалению, в этом именно отношении, нами были допущены вопиющие нарушения. Переняв от Германии ее систему скрытых кадров, мы не переняли одновременно их отношения к каждому вопросу вообще, а к вопросу будущих второочередных частей в особенности. "Систематический немец, - пишет А., Незнамов, - добросовестно выполнял все требования, выдвинутые этой системой; немецкий полк-отец отдавал полку-сыну и хорошую материальную часть и хороший личный состав. К тому же немецкий запасный не скоро терял свою ценность солдата. У нас делалось все это исключительно на бумаге, вследствие чего полки-дети (не по их вине) были и плохо снабжены и (в большинстве случаев), чтобы "избавиться", в их кадры направлялся наихудший личный состав. Соответствующие правила и инструкции точно определяли, кто из офицеров переходит из "линейных" (первоочередных) полков во второочередные. Мобилизационные проверочные комиссии должны были, по долгу своей службы, проверять заполнение должностей, но, повидимому, проверяли это не всегда.

Командиры первоочередных дивизий, по крайней мере командир 10 пех. дивизии ген. Лопушанский, наверное, не интересовались этим делом и если даже и знали о нарушениях, то в своих личных служебных интересах делали вид, что ничего не знают и ни о чем не догадываются. В результате 38 пех. Тобольский полк выделил в мои кадры наихудших офицеров, не считаясь с существующими на этот счет определенными инструкциями, и передал в Луковский полк офицеров, в большинстве больных или со слабым здоровьем, малоопытных и малознающих. Я сразу обратил на это внимание - не только потому, что мне открыли глаза главные руководители мобилизации, но и вследствие того, что многие из офицеров Тобольского полка находились в это время на излечении в отдаленных санаториях. Даже на серьезную и ответственную должность ад"ютанта штаба дивизии Тобольским полком был назначен штабс-капитан Визгалин, человек с параличом ноги, нерешительный, не понимающий. своих обязанностей и даже, как потом выяснилось, не обладающий сознанием своих непосредственных служебных обязанностей. В первый же переход им был растерян весь свой обоз, и этот случай он об"яснял необходимостью наблюдения только за денежным ящиком.

Познакомившись с таким состоянием дел, я немедленно обратился к ген. Лопушанскому и, согласно указаний командира Луковского полка, перечислил ему всех тех, которые, согласно инструк-

Ции, должны были находиться в этом полку. Лопушанский передал это командиру бригады ген. Буткову, но, кроме незначительных и несущественных передвижений, более серьезных перемен сделано не было. Командир Тобольского полка полк. Эйгель упорно защищался, не желая отдать мне лучших офицеров, уговорил - так, по крайней мере, казалось - ген. Лопушааского (что не составляло особого труда) и, пользуясь тем, что во главе Луковского полка находился Тобольского полка кап. Постников, начал на него нажимать и придираться. Согласно инструкции, например, из первоочередных полков во второочередные, должны были перейти все оружейные мастера. Это было, безусловно, целесообразно, ибо вопрос починки и сохранения оружия во второочередных частях не мог быть до сих пор поставлен на должную высоту и нужны были опытные оружейники для организации соответствующих мастерских; 61 дивизии они были особенно необходимы, чтобы привести винтовки в вид, пригодный для пользования ими, так как выяснилось, что, несмотря на прежние распоряжения и явную необходимость, командир 10 пех. дивизии не позаботился в нужное время о приспособлении винтовок к остроконечным патронам. Однако, мастеров не передали, и лишь после долгих и упорных переговоров удалось мне отстоять мое право на получение опытных и квалифицированных людей. Ошибки, сделанные командиром 10 пех. дивизии и командиром Тобольского полка в период мобилизации в отношении заполнения офицерских должностей, не могли не оказать влияния на боевые качества Луковского полка, по крайней мере в течение первых месяцев войны. В этот период Луковский полк во всех отношениях был худшим полком моей дивизии.

В гораздо худшем положении находился более серьезный вопрос, - назначения командиров полков. Все это были люди, делавшие в мирное время карьеру в полках, чего достигали не знаниями и тактической грамотностью, а умелым приспособлением к требованиям командования в области хозяйственной деятельности. Одним словом, я получил не командиров полков в полном значении этого слова, способных к руководству боем, а хозяйственных руководителей, качеств которых, как таковых, я даже не был в состоянии оценить, ибо обстановка требовала безусловного участия в боях, а не забот об экономии на керосине или на солдатском обмундировании. Больше веего я был удивлен тем, что командиры эти, не умеющие совсем отдать правильных распоряжений в поле, вопреки ожиданиям, оказались невежественными даже в области строя, что, казалось бы, должно было быть хорошо им известно.

Ген. А. Орлова, из 25 пех. дивизии, назначенного ко мне командиром бригады, я встретил первый раз 24 (11) августа при высадке

Во Владимире-Волынском, когда он появился в моем вагоне. Первое впечатление о нем было наилучшее, но, когда 28(15) августа, во время начавшегося со стороны Белжца наступления австрийцев, я застал ген. Орлова неспособным разобраться в куче донесений 7 кав. дивизии и понять совершающееся вокруг, а затем 23 (10) сентября, когда, получивши задание на определенной полосе нашего наступления, он начал по телефону запрашивать указаний в каком порядке ему выступать и не в походном ли, - мне стало понятно, что и он, с точки зрения тактики, представляет такой же баласт, как и командиры полков.

Как все эти люди, ген. Орлов, понимая свои недостатки в поле старался компенсировать их мужеством и личным примером и в этом отношении находился вне упреков.

Казалось бы, что на высшие должности в молодых, неспаянных и необученных второочередных частях должны подбираться люди с особой тщательностью. Как просто разрешался бы этот большой для общих успехов вопрос, если бы, например, командир той первоочередной дивизии, из которой выделялись кадры во второочередную, принимал командование над последней, беря с собой сработанный и опытный штаб. Ведь даже рассуждая теоретически командиры эти должны бы иметь больше опыта и лучше знать свои второочередные части, чем новые командиры, назначенные на эти должности не из соображений по существу, а исключительно по спискам в порядке очереди. Можно быть уверенным, что при подобной постановке дела на вопросы формирования второочередных дивизий было бы обращено больше внимания и указанных выше ошибок при заполнении должностей не потребовалось бы теперь напоминать и подчеркивать. Та постановка дела, какая была в действительности, была бы понятна, если бы второочередные дивизии предназначались для второстепенных действий и задач - охраны железных дорог, защиты крепостей и т. п. Однако, всему высшему командованию было известно, что, согласно оперативных планов, дивизии эти расценивались наравне с первоочередными и что они должны принять участие уже в начале полевых действий. К чему это привело? "Большинство наших неуспехов, - пишет Н. Головин, - об"ясняется отсутствием в этих дивизиях упорства в бою; прорывался общий фронт, оголялись фланги первоочередных дивизий - и все это ложилось тяжелым бременем на наши оперативные предположения" .

"Второочередные части, - пишет ген. Данилов, - выступили на фронт на половину сырыми, и нельзя их было считать боеспособными. Несмотря на это, в процессе войны, в тех частях, в которых нашлись отвечающие требованиям командиры, умеющие добиться авторитета

И установить внутреннюю спайку, была создана такая моральная сила, которая выравняла материальные недостатки" . Что же мешало высшим руководителям сделать выбор "соответствующих командиров" до начала первых действий, а не предоставлять это дело течению времени и случаю. Почему нельзя было назначить командирами второочередных частей лучших полковников нашей блестящей гвардии и генерального штаба? Только потому, что по пути стоял карьеризм, мешала боязнь работы и стремление к собиранию легких лавров, которые добыть было так нетрудно, если находиться во главе не второочередных дивизий, а, например, 4 стрелковой бригады.

Выше я упомянул, что кадр второочередных дивизий был очень слаб. Во всех полках, например, среди командиров батальонов был назначен только один штаб-офицер. В результате, когда в 241 Седлецком полку в начале октября потребовалось удаление неспособного ни к какой работе командира полка, - полк некому было принять. 28 (15) августа, в первом бою с австрийцами у дер. Василев выбыло из строя 23 кадровых офицера Красноставского полка, и в командование не только рот, но батальонов пришлось вступать прапорщикам. В том же бою 28 (15) и 29 (16) августа Луковский полк потерял тоже значительную часть своих кадров, а в начале октября 1914 г., в боях на Висле у Козениц - единственного штаб-офицера. Словом, командир 61 пех. дивизии не успел оглянуться, как ураганом боев был унесен весь почти офицерский кадровый состав, оставив командира дивизии с "зеленой" молодежью. Каждый кадровый офицер расценивался на вес золота. Когда кто-нибудь из кадровых офицеров возвращался в часть после ранения, это было праздником и для командира полка и для командира дивизии. А ведь это был период первых боев, дающих наиболее сильные впечатления и оставляющих след на всей последующей боевой работе частей, кроме того - период боев маневренных , когда нужен был не просто человек о офицерскими отличиями, а с известным тактическим и боевым опытом.

В виду слабости кадра, особое значение приобретало качество ратников, их возраст, большая или меньшая степень воинского обучения и воспитания. Здесь второочередные дивизии оказались в незавидных условиях. Вот что пишет об этом ген. Данилов: "Выяснилось, что люди, являющиеся на пополнение второочередных дивизий, более старших возрастов, оказались, вследствие невнимательного

Отношения к повторным сборам мирного времени, совершенно лишенными военных знаний и совсем отвыкшими от дисциплины. Попадались среди них такие, которые действительную службу мирного времени проходили не в том роде войск, в который попали при мобилизации. Много, например, крепостных артиллеристов попало в пехоту" .

Вот что значится в моем дневнике от 3 августа: "Вид призываемых только терпимый. Много стариков. Обещание направлять к нам исключительно молодых, задерживая стариков в запасных батальонах повидимому, не выполняется. Что, впрочем, хорошего могут сделать наши воинские начальники, эти предназначенные к сдаче в архив капитаны и старые штаб-офицеры".

Нагруженные семьями, полные заботы о них, податливые к болезням, а зачастую уже хронически больные, далекие от сознания обязанности защиты отечества и преисполненные странными понятиями, что защищать следует лишь свою Пермскую или Тамбовскую губернию, к которой противник все равно не дойдет, ратники эти были плохими солдатами и это отлично сознавали сами.

"Какие из нас сражатели" -- слышно было в рядах Красноставского полка. - "Не приведи господь, только знамена умели терять"- раздавался голос, имея в виду бои Луковского полка, во время которых полковое знамя при отходе последних рот попало в руки австрийской кавалерии.

Но эти "старики", без сомнения, обладали большой практической сметкой. Даже во время самых длинных переходов, назначенных дивизии, они всегда умели добираться засветло до места назначения, понимая прекрасно, что устроить ночлег на новом месте удобнее при дневном освещении, нежели ночью. Иногда же эти части заставляли меня становиться в тупик. Например, 30 (17) августа 1914 г., под Старым селом (вблизи Тышовце), когда я приказал развернуться всему Седлецкому полку, последний выполнил это почти превосходно, а 17 (4) сентября, наступая на австрийские позиции под Краковом, полк двигался на дер. Маршевице так гладко и в таком отличном порядке, какого мне не приходилось наблюдать даже в мирное время, - а здесь наступление происходило под ружейным и артиллерийским огнем неприятеля.

Прежде всего надлежало в кратчайший срок ввести полный внутренний распорядок в только что мобилизованных частях. Дело это оказалось легким в частях, собранных вместе, расположенных в палатках (например, в Луковском полку). Но в Седлецком полку,

Разбросанном по городу, в ряде казарменных помещений, работа в этом направлении едва началась.

На быстроту введения правил внутреннего распорядка, а также на успехи обучения и возможность установления спайки частей повлияло и отсутствие многих кадровых офицеров. Часть из них находилась на излечении и вернулась с. большим опозданием, некоторых же - что было преступлением - первоочередные полки командировали на длинные периоды времени для выполнения разного рода мобилизационных дел, а это привело к их полнейшей потере для работ по формированию второочередных дивизий.

Оказалось, что винтовки не были приспособлены к остроконечным патронам. Времени для этого имелось больше, чем достаточно, ибо дивизия должна была выступить не раньше 18 (5) августа, но у нас не было соответствующих приборов и потребовалось обращение за ними в окружное артиллерийское управление. Последнее указало на один из губернских городов, но и посланному туда офицеру ничего не удалось получить. Вновь обращение в Москву, вновь указание нового места - и прежние результаты. Третье обращение в окружное артиллерийское управление, - и опять все снова, как и прежде. В конце концов дивизия: выступила с неприспособленными винтовками, и только в пути, почти, в пункте выгрузки, около Владимира-Волынского нас догнала часть приборов. Несмотря на напряженную работу во время дневок и даже на двух ночлегах, большинство винтовок так и не удалось приспособить за недостатком приборов и дивизия могла лишь пользоваться старыми патронами. В виду того, что оружейные парки не выступили вместе с дивизией, запасы патронов оказались очень ограниченные, ибо у нас находилось только количество, возимое в обозах полков. Это привело к тому, что когда в первом бою 28 (15) августа, под Василевым в Галиции, около 10 час. вечера русскими был сделан последний выстрел, винтовки из огнестрельного превратились в холодное оружие, - и о дальнейшем сопротивлении численному превосходству австрийцев не приходилось думать. Поздно вечером я прибыл в штаб соседней 35 пех. дивизии, где согласно распоряжения я должен был встретить комкора XVII. Случайно я встретился с находившимся в штабе ген. Ремезовым, бывшим командиром 10 пех. дивизии.

Почему вы думаете о вынужденном отходе? - спросил он, прислушиваясь к мoeму разговору с начальником штаба 35 дивизии.

Потому, что нет патронов, - ответил я.

Но ведь мы вам можем дать их, сколько пожелаете,

Да, но мои винтовки к ним не приспособлены.

Как же так? - удивился ген. Ремезов.

По вашей вине, - был мой ответ: по вине 10 пех. дивизии. Только благодаря брошенному на соседних участках оружию, энергичной работе моих оружейников и нескольким спокойным дням, уде-

Ленным судьбой моей дивизии, удалось относительно быстро ликвидировать этот вопрос, и, когда в конце сентября (по новому стилю) прибыли оружейные парки 61 дивизии, можно было сдать старые патроны и запастись новыми.

Походных кухонь 61 див. не получила. С большим трудом, главным образом благодаря помощи командира XVII корпуса, удалось мне отобрать сверхштатные кухни других частей, получить захваченные у австрийцев и лишь тогда иметь возможность придавать кухни частям, действующим по заданиям вне дивизии, несущим службу охранения или выполняющим работу, не позволяющую приготовить пищу в свое время. Штатное количество кухонь дивизия получила только в конце февраля или начале марта 1915 г. Задержка в получении произошла, между прочим, и потому, что кухни были направлены в Галицию в то время, как дивизия находилась на средней Висле, а затем были повернуты к Висле, когда меня направили опять в Галицию.

При мобилизации 61 артиллерийская бригада встретилась с одним препятствием: у нее два раза был отобран комплект упряжи, необходимый для боевой части. Каким образом могло случиться, что боевую часть лишили упряжи и почему требовали этого два раза - я об"яснить не умею. Если вопрос заключается в численности и в качестве личного состава офицеров и рядовых, то 61 артиллерийская бригада с начала войны и до революции отличалась наибольшей сплоченностью и образцовым порядком из всех частей дивизии. "У вас грамотная артиллерия" - выразился как-то ген. Вебель, подчеркивая этим, что артиллерия находится на высоте поставленных ей современных требований. Бригадными лошадьми восхищались все, кому приходилось наблюдать артиллерию на стоянке или в движении. Худших, слабых лошадей имела 6 батарея. Недостаток этот остро выявился при отходе из-под Кракова 14 (1) декабря, когда батарея не была оставлена только благодаря товарищеским отношениям ее с солдатами Холмского полка, которые помогли орудиям преодолеть тяжелую дорогу. Говоря об артиллерии второочередных дивизий ген. Данилов пишет, что "орудия" далеко не все новых образцов, частью сработанные, имеющие несовершенные приборы для стрельбы. Таких недостатков в 61 артиллерийской бригаде не имелось, и в октябре 1914 г., после первых галицийских боев, для пяти батарей (кроме 2-й) бригада получила совсем новые орудия с хорошими новыми приборами. В начале октября эти батареи с новой материальной частью присоединились к дивизии на Висле, у дер. Павловце.

Совершенно неподготовленными оказались парки бригады. Были люди и лошади, но недоставало повозок, седел, походных кухонь, комплектов упряжи и другого имущества. Подобное состояние привело к тому, что парки бригады не смогли выступить совместно с дивизией, перевозка которой по железной дороге началась 18 (5) августа, и прибыли на театр военных действий около 12 сентября (30 августа) и в скверном состоянии. Люди сидели на попонах; упряжь --частью совсем негодная, частью из веревок; повозки - типа употребляемых в Нижегородской губернии, длинные, неповоротливые, на таких колесах, которые завязали даже в небольшой грязи. Парки двинулись вслед дивизии в Зап. Галицию, а затем к Ивангороду, когда 5 армия, в состав которой входила 61 пех. дивизия, спешно выступила на защиту Варшавы от Гинденбурга. Каким образом парки бригады со своими повозками и всей тяжестью ухитрились пробраться через громадные болота правого берега Сана, притом после нескольких дней проливных дождей, - составляет секрет энергичного, деятельного и преданного всей душок своему делу командира парковой бригады подполк. Филимонова. Этого мало. В ноябре, в результате моих шутливых требований, - ибо я отдавал себе отчет, что они почти невыполнимы, - подполк. Филимонов своими стараниями снабдил парковую бригаду всем необходимым и заменил имеющиеся повозки более удобными. В январе 1915 г. парки получили казенный обоз и недостающее имущество. С этого момента до самой революции парковая бригада находилась в образцовом порядке.

Остается в нескольких словах рассказать про штаб дивизии. Состав штаба был, конечно, совершенно случайным. Это было бы не страшно, если бы начальником штаба был человек опытный, с твердым характером и преданный своей работе. К сожалению, было иначе, и в январе 1915 г. я с удовольствием расстался с полковником Златолинским. Прислан он был ко мне из Академии генерального штаба, где исполнял обязанности заведующего обучающимися офицерами и вел тактические занятия в одной из групп. Однако, как это ему удавалось, - мне неизвестно, ибо, за время пребывания своего начальником штаба моей дивизии, он не был в состоянии составить ни одного оперативного приказа. Впоследствии я очень жалел о предоставленной ему свободе действий в первый период мобилизации.

Личный состав офицеров штаба дивизии был таким, что при первом боевом затишьи, когда представилась возможность уделить внимание вопросам администрации, я вынужден был уволить всех почти людей, набранных полковником Златолинским. Достаточно сказать, что в штабе в течение четырех месяцев не велась отчетность.

Слабый кадр, большое количество тактически неграмотных офицеров, почти исключительно прапорщиков запаса, "хозяйственные"

Офицеры с их типичными свойствами - вместо людей опытных л умеющих разбираться в любой обстановке - во главе полков; неподобранный штаб с никуда негодным начальником в качестве руководителя; старики запасные, не обладающие упорством в бою, склонные к панике, оглядывающиеся постоянно назад на брошенные семьи; разнообразные материальные недостатки; недоверчивое отношение со стороны властей и соседей ко второочередным дивизиям, в соединении с невысказанными отчетливо требованиями сверху, чтобы дивизии эти не уступали первоочередным, ибо выдвинули их наравне с последними в первую линию фронта, - вот те условия, в обстановке которых после мобилизации требовалось уже 28 (15) августа вести дивизию в бой с обученным противником, хорошо организованным и отлично снабженным техникой, вести сейчас же после выгрузки из вагонов, только на поле боя узнавая своего главного помощника, командира бригады, и два бригадных полка, вести в обстановке так странно организованного штабом XVII корпуса маневра, что дивизия, прикрытая утром двумя дивизиями (первоочередными) пехоты и дивизией кавалерии, к середине дня очутились уже не в третьей, а в первой боевой линии, будучи атакована превосходными силами тирольского корпуса с флангов и тыла.

Много труда потребовалось, чтобы спустя два месяца после первого, конечно не особенно успешного, боя получить в октябре благодарность за бои на Висле, а в ноябре благодарность за бои под Краковом, и чтобы в декабре, дивизия, как крепкая боевая единица, оказалась направленной в знаменитую 3 армию ген. Радко-Дмитриева.

Что говорить, если всего лишь за шесть-семь лет столыпинской модернизации пережившая революцию и поражение в Маньчжурии Россия уже могла в одиночку поспорить с любым врагом, за исключением наиболее подготовленного к Большой Европейской войне агрессора – Германии. Как же можно было спокойно дожидаться того момента, когда русские смогли бы, как в 1812 году, вновь остановить любое вторжение в свою землю? В канун Первой мировой войны в России работала германская правительственная комиссия профессора О. Аухагена, которая интересовалась ходом столыпинской аграрной реформы и ее ближайшими перспективами. Вывод комиссии категорично гласил: «По завершению земельной реформы война с Россией будет не под силу никакой другой державе». Эти сведения также послужили одним из факторов выбора Германией момента объявления России войны. Как справедливо отмечает отечественный ученый, «связь между форсированием Германией войны и срывом, таким образом, процесса социально-экономической перестройки России», несомненна. Германское правительство и кайзер Вильгельм II спешили с развязыванием европейской бойни, дабы не дать России возможности подготовиться к предстоящей схватке «не только в чисто военном, но и в общем политико-экономическом отношении» .

Вагон, оборудованный для тяжелораненых

Исходя из этого, нельзя не сказать, что мощь Российской империи крылась в русской деревне. Именно там проживало восемьдесят пять процентов россиян. Именно село, невзирая на бурно развивавшуюся промышленность, по-прежнему давало более половины всего государственного бюджета. Именно крестьяне должны были составить живую силу вооруженных сил в случае войны, а также предоставить государству свой труд (продовольствие и кадры для заводов) и кровь для победы.
15 июня 1914 года в Сараеве (столице австрийской Боснии, оккупированной в 1878 и аннексированной Австро-Венгрией в 1909 году) в день сербского национального праздника «Видов-дан» членом организации «Молодая Босния» Гаврилой Принципом был убит австрийский престолонаследник эрцгерцог Франц Фердинанд, племянник царствующего императора Франца-Иосифа. Столкновение австро-германских и русско-французских интересов на Балканах послужило непосредственным поводом для развязывания Первой мировой войны. Ведь острые международные конфликты в Европе бывали и раньше, однако до Большой Европейской войны дело не доходило, так как конфликтовавшие стороны в последний момент склонялись к взаимным компромиссам. Балканский кризис стал детонатором потому, что в данном случае отступить никто не мог – ни австрийцы, ни русские. А следовательно, ведущие центры предстоявшей мировой бойни – Германия и Великобритания – только подталкивали своих союзников к обострению отношений, дабы разрешить узел противоречий одним, но зато решительным, ударом.
Повторимся, что именно к 1914 году ведущие державы обоих блоков считали, что момент для войны настал – теперь или никогда. Немцы опасались усиления военной мощи Российской империи и постепенно подтягивавшейся Франции. Нельзя забывать, что по закону 1 августа 1913 года, вводившему 3 летний срок действительной военной службы вместо 2 летнего, французская армия в 1913 году получила 450 тысяч новобранцев вместо обычного четверти миллиона. Такое усиление армии мирного времени не могло быть долгим, так как ослабляло народное хозяйство страны и повышало расходы, и потому Франция, так или иначе, подталкивала события, долженствовавшие разразиться мировой схваткой. Как и немцы, конечно. Просто, говоря об усилении германских вооруженных сил, как правило, почему-то забывают об усилении французском.
Англичане, в свою очередь, жаждали разрешить все внутренние проблемы, а также не допустить дальнейшего усиления германского Флота Открытого Моря. Для немцев не был секретом русский план реформирования военной машины к 1917 году. Англичане, в свою очередь, были превосходно осведомлены, что к 1917 – 1918 годам немецкий флот сумеет в одиночку бросить вызов могучему британскому Гранд-Флиту. Поэтому-то, как только выяснилось, что новый конфликт на Балканах столь серьезен, что отступить не сможет ни одна сторона, Германия и Великобритания обещали твердую поддержку своим союзникам. Западный исследователь четко отметил: «Вера в то, что национальное величие и благосостояние могут быть достигнуты лишь путем военных побед, значительно сузила возможность выбора европейских государств в предшествовавший 1914 году период. Когда к этой идее присоединились финансовые интересы, смесь стала поистине гремучей» .
Отклонения сербской стороной одного из восьми пунктов ультиматума оказалось достаточно, чтобы австрийцы объявили частичную мобилизацию своих вооруженных сил против Сербии. Характерно, что мобилизации австрийцев против русских 16 июля потребовал начальник германского Большого Генерального штаба – «мозга» немецкой военщины, ген. Х. Мольтке-младший, безусловно, опиравшийся на соответствующие указания от кайзера. Уже только одно это говорит о том, что за казалось бы локальным конфликтом между Австро-Венгрией и Сербией стояло стремление немцев развязать Большую Европейскую войну. Австро-Венгрия и Германия искусственно форсировали развязывание европейской войны, воспользовавшись убийством эрцгерцога Франца-Фердинанда.
Жаждавшая реванша Франция была «всегда готова». Россия, при позиции, занятой императором Николаем II, также обрекалась на вооруженную защиту Сербии, а следовательно, и на войну с Германией. Англичане, воздерживаясь от любых обязательств, тем не менее дали понять миру, что при определенных условиях Великобритания не останется в стороне: трезвому наблюдателю было ясно, что англичане в любом случае примут самое что ни на есть активное участие в войне, которая должна была сломать хребет ее первостепенному сопернику на континенте – Германии.

Мобилизация

Намерение вступить в войну повлекло за собой и соответствующие приготовления чисто военного плана. Одновременно с начавшейся австрийской мобилизацией в Германии было введено предмобилизационное положение, при котором офицеры возвращались в свои части, а войска переводились из летних лагерей в казармы. Только через пять дней, 13 июля, предмобилизационное положение было объявлено и в России (обвинения немецких авторов в том, что русские стали раньше немцев скрытно готовиться к войне, беспочвенны). Правда, при этом генералитет был уверен в том, что война все-таки начнется. Так, ген. В.И. Гурко вспоминал, что уже 11 июля «стало общеизвестно, что конфликт неизбежен» . Подготовка русских к возможному объявлению мобилизации позволила германской печати обвинить Российскую империю в агрессии против стран Центрального блока.
Такая вещь, как предмобилизационное положение, позволяла встретить вероятную войну во всеоружии, не доводя в то же время вооруженное столкновение между государствами до неизбежности. Иначе говоря, с утверждением в 1913 году положения «О подготовительном периоде к войне» русская военная машина могла быть в значительной степени переведена на военное положение еще до объявления всеобщей мобилизации, по сути, подразумевавшей войну, оставляя мирное поле деятельности и маневрирования с целью сохранения мира для дипломатии.
Известна аксиома о том, что мобилизация уже сама по себе означает войну. Об этом прекрасно знали все, так как данная аксиома закладывалась уже в сами военно-политические договоренности между государствами каждого блока. Корень проблемы здесь – в факторе времени: допусти немцы возможность проведения русскими мобилизации до начала военных действий, и блицкриг не имел бы никаких шансов для своей реализации, а Германия – никаких шансов на выигрыш войны. Совершенно справедливо британский автор подметил это обстоятельство следующим образом: «Фактор времени, существенный для плана Шлиффена, делал германскую мобилизацию не оборонительным мероприятием, а решительным шагом к началу тотальной войны». Англичанину вторит и германский исследователь: «Так как мобилизация оказывала значительное влияние на хозяйственную деятельность страны, то всегда существовало стремление по возможности сократить сроки ее проведения, а решение о мобилизации принимать только в том случае, если война станет действительно неизбежной... Мобилизация, развертывание сил на границах и начало боевых действий так тесно переплетались друг с другом, что объявление мобилизации неизбежно влекло за собой начало военных действий. Поэтому, сама мобилизация стала значительным политическим актом, который мог поставить политику в зависимость от военно-технических условий проведения мобилизации» .

Мобилизация в Петербурге. Прием лошадей

Мобилизация, в условиях раскола Европы на два военно-политических блока, находившихся в резком антагонизме друг с другом, действительно своим объявлением предполагала войну. В противном случае – к чему же тогда граф А. фон Шлиффен вообще составлял свое планирование? Так, Б.М. Шапошников писал, что мобилизация понималась в Германии, Франции и Австро-Венгрии как акт, неизбежно ведущий к войне: «В понимании как дипломатов, так и генеральных штабов западных государств мобилизация означала собой войну». В то же время в России и Великобритании под мобилизацией видели, прежде всего, дипломатическое средство, «акт, который должен подкрепить требования дипломатии». Причина такого расхождения в том, что русские и англичане меньше зависели от времени. Напротив, чем позже после начала объявления мобилизации начинались бы боевые действия, тем это было выгоднее Российской и Британской империям. Действительно, далее Б.М. Шапошников указывает: «Раньше мы знали, что объявление мобилизации есть объявление войны Германии и Австро-Венгрии. Теперь же объявлением войны считалось получение телеграммы из Петербурга за подписью военного министра или переход границы неприятельской вооруженной командой». Тем не менее, в общем же, мобилизация есть война: «Мобилизация на пороге мировой войны являлась преддверием войны, фактическим ее объявлением и только в таком смысле и могла быть понимаема» .
Именно из такого понимания исходил и кайзер Вильгельм II, когда лицемерно обвинял русские власти в подготовке агрессии против Центральных держав. О проведении скрытых мероприятий по подготовке собственных армии и флота к европейскому конфликту в самой Германии кайзер умалчивал, ссылаясь лишь на факт военной подготовки России и Франции. Впрочем, это естественно для агрессора, жаль только, что данный тезис о виновности русских за Первую мировую войну и по сей день можно встретить на страницах научных трудов. Некоторыми исследователями как-то забывается, что первая кровь в этой войне – славянская (обстрел австрийцами Белграда), а первый разгромленный город – русско-польский (Калиш).
В качестве ответа на обвинения кайзера в агрессивности России, доказательством чего выдвигался факт русской мобилизации, можно было бы напомнить нашумевшую историю конца 1912 года, когда Австро-Венгрия, жаждавшая воспользоваться плодами Первой Балканской войны, объявила мобилизацию против России и Сербии. К русским и сербским границам пошли эшелоны, набитые войсками. Тогда военный министр ген. В.А. Сухомлинов предложил провести частичную мобилизацию, с ним согласилось большинство членов правительства, однако премьер-министру В.Н. Коковцову удалось отговорить императора Николая II. И что же? «Мобилизационный кризис» вовсе не привел к европейской войне.
Так что сам по себе акт мобилизации еще не нес в себе неизбежности войны, тем более что Германия проводила свою мобилизацию вдвое быстрее русской. Повторимся, что Россия не была готова к войне в той мере, что позволяла бы воевать без фактора риска; что русским было выгодно, чтобы мобилизация так и не переросла в войну. Зато для немцев увеличение временного «провала» между мобилизацией и объявлением войны означало, что «План Шлиффена» стремится к своему краху.
Тем не менее высшие военные круги в Российской империи не желали отказываться от войны, как тогда казалось, сравнительно быстрой, легкой и непременно победоносной. Уже 15 июля, то есть до окончательного решения колебавшегося императора Николая II, начальник Генерального штаба ген. Н.Н. Янушкевич специальной телеграммой оповестил все военные округа, командующего гвардией, наместника на Кавказе и наказного атамана Войска Донского о том, что 17 е число будет объявлено первым днем общей мобилизации. Очевидно, что военная партия (большая часть этих людей в годы войны выкажет себя откровенными бездарностями в военном искусстве), столь могущественная в России, стремилась сделать все возможное, чтобы столкнуть империю в Большую войну.
И все-таки главы великих держав пытались что-то сделать. И здесь, что вполне логично, более прочих усердствовали русские, как представители страны, наиболее неготовой к войне. В отличие от генералитета, видевшего только армию, царь и его правительство сознавали, что российская экономика только-только начала свою широкомасштабную модернизацию по европейскому пути. Поэтому русское политическое руководство пыталось не допустить войны, что в дни Сараевского кризиса предполагало, разумеется, отказ австрийцев от продолжения агрессии против Сербии. Так, 16 июля император Николай II в телеграмме кайзеру предложил передать австро-сербский вопрос на урегулирование Гаагского международного суда. Подобный вариант предлагался и англичанами.
Понятно, что в таком случае неизбежно вскрылась бы весьма неблаговидная роль Германии в провоцировании конфликта. Да вдобавок развязывание войны откладывалось на новый неопределенный срок; между тем немцы почему-то считали, что как только в России завершат военную реформу, то Германия тут же подвергнется агрессии со стороны держав Антанты. При такой ненормальной логике действительно надо бить первым, пока противник еще не готов.
Ответа не было: максимум, на что соглашались немцы, так это на «локализацию конфликта», что означало противоборство Сербии и Австро-Венгрии один на один. Исход этой борьбы был предсказуем еще до полной развязки. Так что в этот же день австро-венгры начали бомбардировку Белграда, а сам император Вильгельм II председательствовал на военном совете в Потсдаме, где и было решено вступление в войну. Немцы бросили свой жребий. Кайзер так и не ответил на эту умиротворяющую телеграмму российского императора Николая II, опубликованную лишь в январе 1915 года.
Колебания русского правительства в отношении мобилизации вылились в распоряжение императора Николая II об отмене всеобщей мобилизации и введении мобилизации частичной поздно ночью 16 июля. Согласно такому проекту, мобилизовывались только Варшавский, Киевский, Одесский и Московский военные округа (то есть исключительно против Австро-Венгрии, дабы не провоцировать немцев). Причем частичная мобилизация полностью срывала общую мобилизацию. Странно, что русский Генеральный штаб за столько лет так и не удосужился разработать графики сосредоточения только против одного из противников на западной границе. Можно сказать, что война все равно предусматривалась против обоих противников, но ведь нельзя же просто так есть свой хлеб: разнообразие вариантов военного плана облегчает дипломатии ее и без того сложные задачи.

Наш соотечественник доктор Пастеровского института в Париже Д. Рудский, поступивший с самого начала войны в ряды французской армии

Правда, можно найти и какие-то оправдания для русских генштабистов. Еще во время Русско-японской войны 1904 – 1905 годов частная мобилизация совершенно расстроила всеобщую, и подорвала качество войск. С тех пор, каждый разрабатываемый в Генеральном штабе вариант мобилизации подразумевал всеобщую мобилизацию. К тому были и объективные причины. Во-первых, к этому вынуждало состояние железных дорог: во время Боснийского кризиса Варшавский и Виленский военные округа оказались беззащитными перед возможным германским вторжением, так как русские войска сосредотачивались в Киевском военном округе. Даже в случае мобилизации против Австрии железные дороги переходили на графики общей мобилизации, срывая сосредоточение на германской границе.
Во-вторых, Российская империя все равно готовилась воевать со всем Тройственным союзом, и вряд ли был возможен такой вариант развития событий, что Германия оставит Австро-Венгрию один на один с Россией, что грозило Двуединой монархии неизбежным крушением. Относительно Антанты Конвенцией 1892 года подразумевалась общая мобилизация даже при условии мобилизации только одной из держав Центрального блока. Так, статья 2 франко-русской конвенции гласила: «...В случае мобилизации сил Тройственного союза или одной из входящих в него держав Франция и Россия по поступлении этого известия и не ожидая никакого предварительного соглашения, мобилизуют немедленно и одновременно все свои силы и придвинут их как можно ближе к своим границам». Впрочем, к концу 1914 года предполагалось выработать мобилизационное расписание № 19, в котором достигалась возможность мобилизации каждого военного округа в отдельности своими запасными (за исключением Приамурского военного округа). Но в июле 1914 года мобилизация проводилась по расписанию № 18, то есть по схемам измененного расписания 1910 года .
Главный творец русского стратегического планирования и подготовительных мероприятий на случай войны генерал-квартирмейстер Генерального штаба ген. Ю.Н. Данилов также отрицает оценку мобилизации как первого акта военных действий. Он указывает, что «готовность русской армии значительно отставала от таковой же готовности наших западных соседей, почему для нас существенно важным являлось соображение о том, чтобы не опоздать с объявлением общей мобилизации, переход к которой в течение 30 июля (новый стиль. – Авт .) еще был возможен без больших потрясений. Никакой при этом непоправимой опасности произойти не могло, ибо у нас в России объявление общей мобилизации не было сопряжено с открытием военных действий. Акт мобилизации вел лишь к переводу армии на военное положение или, иначе говоря, являлся мерой предупредительного характера. Не то, как оказалось, было в Германии, где мобилизация была неотделима от акта открытия враждебных действий, что для нас делало особенно важным своевременный перевод армии на военное положение, которое служило лишь средством обеспечить в некоторой мере собственную территорию от нападения противника» .
Безусловно, Германия и Австро-Венгрия, связанные договором, воспринимались русскими как единое целое, однако ведь имела та же Австрия вариант частичной мобилизации только против Сербии. Такой вариант несколько срывал сосредоточение против России, но далеко не разрушал всю мобилизационную систему, подобно тому как это было у русских. Сосредоточение австрийцев на сербском фронте и нежелание генерала Конрада фон Гетцендорфа изменить графики перевозок, чтобы не нарушить отлаженной системы железнодорожных перевозок, имели следствием запаздывание австрийского сосредоточения в Галиции всего на пять дней.
Русский же Генеральный штаб вовсе не составлял плана частичной мобилизации только против одной Австро-Венгрии. Поэтому военный министр (ген. В.А. Сухомлинов), начальник Генерального штаба (ген. Н.Н. Янушкевич), министр иностранных дел (С.Д. Сазонов) все-таки сумели 17 июля убедить императора в проведении общей мобилизации. То есть те деятели, что с самого начала добивались от Николая II полнокровной работы русской военной машины, в конечном счете оказали на царя сильнейший нажим, дабы Россия не смогла остаться в стороне от назревавшего противостояния. Выше уже было указано, что именно эту информацию о введении с 18 го числа общей мобилизации военные округа получили от Генерального штаба еще два дня тому назад.

Начальник Штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии Н.Н. Янушкевич и генерал-квартирмейстер генерал от инфантерии Ю.Н. Данилов

Очевидно, что «военные партии» всех стран отчетливо сознавали, что ситуация явно выходит из-под контроля. А потому следует упредить противника и встретить войну в наиболее выгодном положении: «В Германии, в России и даже в Австрии все стремления государственных деятелей мирно разрешить конфликт разбивались о противодействие генералов, стоявших за войну и предсказывавших всевозможные ужасы в случае пренебрежения их техническими советами. В Австрии генералы могли даже разделить вместе с Берхтольдом [австрийский премьер-министр] тяжелую ответственность и славу быть инициаторами войны» .
На следующий день Австро-Венгрия начала всеобщую мобилизацию. В России же общая мобилизация была назначена на 18 июля, хотя фактически она уже началась на сутки раньше, так как первые мероприятия частичной мобилизации и мобилизации всеобщей являлись одними и теми же. В этот момент англичане, уже понимая фактическую неизбежность войны, приступили к мобилизации своего флота, сосредоточивая его на главных военно-морских базах и готовясь к призыву резервистов. Британские эскадры во всех морях занимали свои места, согласно давным-давно выработанному расписанию.
Английская мощь являлась неоспоримой, а потому обе противоборствующие стороны ожидали официальных разъяснений со стороны английских властей. Немцы надеялись на британский нейтралитет, рассчитывая расправиться с Францией до того, как Великобритания соизволит открыть военные действия и перебросить на континент свой экспедиционный корпус (все-таки несколько десятков тысяч штыков и сабель, наряду с прикрытием северных морских границ самым могучим в мире флотом, что-нибудь да значат). Французы опасались, что англичане воздержатся от вступления в войну в первые несколько недель, когда должен был реализоваться на практике «План Шлиффена». Правда, эшелоны с войсками Британского Экспедиционного корпуса были готовы к сосредоточению в портах Ла-Манша, дабы быть переброшенными на континент по первому же сигналу.
Но в общем и целом в дни Сараевского кризиса, в период объявления мобилизации европейскими странами, британское руководство выжидало, не заявляя о своей позиции в предстоящей схватке. Невзирая на союзы и обещания, англичане к июлю 1914 года все-таки не связали себя жесткими условиями вступления в европейскую войну на стороне Антанты. В эти дни очень многое зависело от позиции Великобритании.
Кайзер Вильгельм II, превосходно сознавая, что германский флот пока еще не может померяться с англичанами на равных, старался удержать Англию от выступления. Вполне вероятно, что розыгрышем ирландской карты, а также неприязненным отношением британского общественного мнения к царской России, немцы с полной серьезностью рассчитывали, что Великобритания останется в стороне даже в случае нарушения нейтралитета Бельгии (а это последнее было неизбежно для воплощения в жизнь германского оперативно-стратегического планирования – «Плана Шлиффена»).
Кроме того, среди англичан было немало германофилов, а также общественность должна была быть уверена, что Англия вступает в войну во имя «правого дела». Поэтому в позднейшей историографии можно встретить такое мнение, что министр иностранных дел Великобритании сэр Э. Грей вообще не мог высказать отношения британского правительства к вероятной войне до ее начала. Дескать, английское общественное мнение могло поддержать вступление Великобритании в войну только в случае явной агрессии Германии в отношении британских интересов, вроде нарушения нейтралитета Бельгии и беспрепятственного выхода немцев к Ла-Маншу. Следуя этой логике, можно считать доказанным, что в случае движения немцев в Вогезы, а не в Бельгию, Англия вообще не вступила бы в войну.
Вряд ли это так – предлог нашелся бы в любом случае. Да и когда и где дипломатия действовала через так называемое «общественное мнение»? Конечно, в парламентской Великобритании общественность играла немаловажную роль, но ведь не до такой же степени, чтобы руководить внешней политикой страны. Кроме того, дипломатия вообще редко действует посредством громких декларативных и официальных заявлений: достаточно было прозрачным образом намекнуть германскому послу в Лондоне, что Англия ни в коем случае не останется в стороне... И тогда император Вильгельм II, не вполне понимавший сути мирового противостояния и потому отчего-то неправомерно надеявшийся на английский нейтралитет, еще десять раз подумал бы, чтобы начать европейскую войну.

1 августа 1914 года началась Первая мировая война. С той поры уже минуло 102 года, однако полной ясности того, как она случилась, до сих пор нет. В своей книге «1917. Разгадка «русской революции» я постарался ответить на этот вопрос.
Первая мировая была организована Великобританией с целью стравить между собой своих конкурентов: Российскую и Германскую империи. В сегодняшней геополитике таким же подарком для англосаксов стал бы конфликт между Россией и Китаем. Парадокс в том, что Германия и Россия в 1914 году не имели между собой противоречий и территориальных претензий.Поэтому механизм, тонкий механизм стравливания между собой народов, который использовали (и используют) наши британские «партнеры» нужно внимательно изучать.
Предлагаю вашему вниманию хронологию разжигания Первой мировой войны, опубликованную в моей книге (даты даются по новому стилю).

28 июня 1914 года — в Сараево был застрелен эрцгерцог Фердинанд, славянофил и противник войны с Россией.

06 июля — глава английского МИДа сэр Грей дал понять немецкому послу Лихновскому, что Британия не давала России никаких гарантий безопасности на случай войны последней с Германией и что Англия не будет вмешиваться, если развитие событий не будет грозить «уничтожением Франции».

8 июля — сэр Грей сказал посланнику России Бекендорфу, что не сомневается в нападении Австро-Венгрии на Сербию и что Россия должна помочь своему союзнику Сербии.

9 июля — сэр Грей подтвердил германскому послу, что «меж­ду Великобританией, с одной стороны, и Францией и Россией — с другой, не заключено никаких секретных соглашений, которые связывали бы Великобританию в случае европейской войны» и «что Англия хочет сохранить для себя полную свободу рук».

10 июля — под видом проведения учений отдан приказ о на­чале мобилизации британского флота.

10 июля — германское руководство на фоне дружественных жестов англичан верит, что Великобритания сохранит нейтрали­тет в возможном конфликте.

20 июля — в Россию приехал президент Франции Пуанкape, произошло согласование русских и французских военных пла­нов.

22 июля — Грей отклонил инициативу русского царя совместно с Россией и Францией коллективно воздействовать на Австро-Венгрию и принудить её к политическому разрешению своих претензий к Сербии.

23 июля — президент Франции Пуанкape отбыл на родину.

23 июля — Австрия предъявляет Сербии ультиматум, срок которого истекал через 48 часов.

23 июля — (после вручения ультиматума) сэр Грей сказал по­слу Австро-Венгрии Менсдорфу, что война между ЧЕТЫРЬМЯ великими державами может нанести ущерб мировой торгов­ле…

23 июля — руководство Автро-Венгрии после миролюбивых заявлений главы английского МИДа убеждается, что Великобри­тания сохранит нейтралитет. Принятие окончательного решения об объявлении войны Сербии.

24 июля — сэр Грей, якобы впервые увидев текст австрийско­го ультиматума, заявил обескураженному послу Менсдорфу, что это «самый страшный документ из всех когда-либо порожденных дипломатией».

24 июля — сэр Грей подчеркивает германскому послу Лихнов-скому, что «в случае вступления Австрии на сербскую террито­рию» весьма вероятна война четырех европейских держав.

25 июля — сербы дали ответ на ультиматум, отвергнув только одно из многочисленных требований Австро-Венгрии.

25 июля — Австро-Венгрия не удовлетворена ответом Сербии и разрывает с ней отношения.

25 июля — сэр Грей оставил без ответа просьбу министра ино­странных дел России Сазонова «ясно и твердо» осудить политику Австро-Венгрии, стягивающей войска к границе с Сербией.

25 июля — русский посол в Англии докладывает, что, несмо­тря на отсутствие официальных гарантий, он не сомневается, что Великобритания не останется нейтральной.

26 июля — британский монарх Георг V говорит в частной беседе с германским принцем, что Англия в войну не вступит.

26 июля — сэр Грей предложил, чтобы Англия и Германия при участии Франции и Италии выступили в качестве посредников, чтобы примирить Сербию и Австрию. Германия этот вариант отклонит, получив многочисленные сообщения о вероятности британского нейтралитета. Но ещё до отклонения немцами сэр Грей отзывает свое предложение о посредничестве. (Готовится будущее алиби Великобритании, готовятся одежды миротвор­цев.)

26 июля — британский флот «без всякой связи» с нарас­тающим кризисом проводит пробную мобилизацию и маневры. Англичане не распускают резервистов, призванных для учений, и флот остается отмобилизованным.

28 июля — Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Общая мобилизация австро-венгерской армии.

28 июля — Петербург настойчиво требует от Англии, чтобы она, наконец, определила свою позицию.

28 июля — германский император Вильгельм вернулся из своего обычного морского путешествия в норвежских фьордах в Берлин.

28 июля — Совет министров под председательством Нико­лая II ввиду австрийской мобилизации постановил приступить к немедленной мобилизации четырех военных округов — в общей сложности 13 армейских корпусов, предназначенных действовать против Австро-Венгрии. Это частичная мобилизация.

28 июля (вечер) — Россия сообщает Германии о проведении мобилизационных мер, из которых «ни одна не была направлена против Германии».

29 июля (утро) — обнародован указ о частичной мобилизации в России.

29 июля (утро) — сведений о переходе австрийцами серб­ской границы в Петербурге ещё нет, зато поступают сведения о мобилизационных мероприятиях на русско-австрийской гра­нице.

29 июля (утро) — сэр Грей встречается с германским послом Лихновским и ничего существенного ему не говорит.

29 июля — Германия требует от России прекратить военные приготовления, иначе Германии тоже придется объявить моби­лизацию, а это может легко привести к войне.

29 июля (между 6 и 7 часами вечера) — Николай II дает со­гласие на объявление общей мобилизации.

29 июля — после получения известия о начале всеобщей мобилизации в России сэр Грей заявил немецкому послу, что британское правительство «останется в стороне, если конфликт ограничится Австрией и Россией». Если же немцы втянут в кон­фликт и Францию, то Англия вступит в войну.

29 июля (вечер) — в Берлине шок. Для Германии маячит пер­спектива страшной войны. Или — войны только с одной Россией.

Фактически Великобритания предъявляет Германии ульти­матум: если хотите избежать войны с Англией (то есть со всем миром), воюйте только с Россией.

29 июля (вечер) — Германия, пытаясь выйти из неожиданно возникшего тупика, уговаривает австрийцев удовольствоваться занятием Белграда как залогом и оставить дело на рассмотрение международных посредников.

29 июля (9 часов 40 минут) — Николай II получает теле­грамму от кайзера Вильгельма с просьбой прекратить частичную мобилизацию русской армии и дать таким образом Германии вы­ ступить посредником. В результате царь меняет свое решение: за несколько минут до отправки телеграммы поступает приказ от­ менить объявление всеобщей мобилизации в России. Частичная мобилизация, объявленная ранее, продолжается.

Ночь с 29 на 30 июля — Николай II вызывает по телефону военного министра Сухомлинова и спрашивает: «Нельзя ли приостановить?» (имея в виду частичную мобилизацию).

30 июля (около 12:00) — в Берлине неизвестно откуда по­является ФАЛЬШИВЫЙ отдельный выпуск германского офи­циоза — газеты «Lokal Anzeiger», в котором сообщается о мо­билизации германских армий и флота!!! Германское руководство опровергает эту информацию, информируя русского посла.

30 июля (13.10) — посол России в германии Свербеев от­правляет две телеграммы с разницей в пять минут. В первой он сообщает о германской мобилизации, во второй опровергает эту информацию.

30 июля (15.10) — в Петербурге получают телеграмму посла Свербеева о том, что в Германии якобы объявлена мобилизация. Вторая телеграмма, отправленная всего через пять минут(!), с опро­вержением этой информации, странным образом запаздывает.

30 июля (15:10–16:00) — доклад министра иностранных дел Сазонова царю. Главный вопрос — необходимость всеобщей мобилизации из-за якобы происходящей мобилизации в Герма­нии.

30 июля (после доклада Сазонова) — Николай II подписы­вает указ о всеобщей мобилизации в качестве ответной меры на фальшивую немецкую мобилизацию.

31 июля (около 14:00) — узнав о русской мобилизации, Гер­мания вводит положение «кригсгефар» (военной опасности).

31 июля — Германия направляет запрос Франции, останется ли Франция нейтральной в случае русско-германской войны.

31 июля — ответ на немецкий запрос не дается, но француз­ские войска отводятся на 10 километров от границы с Германией.

31 июля (полночь) — немецким послом вручается ультима­тум, в котором Германия требует от России в 12-часовой срок демобилизоваться, в противном случае угрожая начать свою мобилизацию.

31 июля — 1 августа — кайзер Вильгельм и Николай обмени­ваются телеграммами. Глава Германии указывает «единственный путь, которым можно избежать войны (отмена мобилизации!)». Царь вместо этого дает гарантии, что мобилизация не означает войны.

31 июля (вечер) — французские военные безуспешно пыта­ются добиться решения объявить во Франции мобилизацию.

1 августа (8:00) — глава французской армии маршал Жоффр на заседании правительства в ультимативной форме требует мобилизации, угрожая своей отставкой.

1 августа (утро) — Николай принял германского посла и убеждал его, что русская мобилизация не означает угрозы для Германии.

1 августа — Великобритания дает гарантии безопасности Бельгии.

1 августа (11:00) — Париж отвечает на немецкий вопрос о своем нейтралитете: Франция «будет действовать исходя из своих интересов».

1 августа (около 12:00) — сразу после уклончивого ответа немцам принимается решение объявить во Франции мобилизацию со 2 августа. Но публикация документа намеренно задерживается на несколько часов.

1 августа — германский посол Лихновский сообщает из Лон­дона в Берлин: «В том случае, если мы не нападаем на Францию, Англия останется нейтральной и гарантирует нейтралитет Фран­ции».

1 августа (17:00) — Германия объявляет войну России. С од­новременным объявлением мобилизации.

1 августа (вечер) — военное совещание у кайзера, невероят­ное удивление в стане руководителей германской армии причина­ми скоропалительного объявления войны России, совмещенного с мобилизацией. Попытки Вильгельма убедить военных вопреки всем планам перебросить армию на восток, а не на запад. Кате­горический отказ генерала Мольтке. Остановка 16 дивизии по телефону на границе с Люксембургом.

1 августа (вечер) — телеграмма кайзера английскому королю о том, что немецкая армия не атакует Францию, а будет приме­нена в другом месте.

1 августа (вечер) — ответ британского монарха кайзеру о том, что он знать ничего не знает ни о каких английских гарантиях французского нейтралитета.

1 августа (2 часа ночи 2 августа) — телеграмма кайзера рус­скому царю с призывом начать мирные переговоры.

2 августа — обязанная объявить Германии войну по франко-русскому договору, Франция этого не делает под разными благо­видными предлогами.

2 августа (вероятнее всего) — к германскому канцлеру Бет-ману явился некий человек и предложил провести германо-французскую конференцию по статусу Эльзаса, что предотврати­ло бы вступление Франции в войну. Отказ немцев дать согласие на эту авантюру.

2 августа — решение кайзера действовать в соответствии с «Планом Шлиффена» и наносить удар по Франции через Бель­гию и Люксембург. Крушение английского плана разжигания только германо-русской войны, а следовательно, обретение вой­ной мирового масштаба.

2 августа — Германия оккупирует Люксембург.

2 августа — Германия предъявляет ультиматум Бельгии с требованием пропустить войска к французской границе.

3 августа — Бельгия отвергает немецкий ультиматум.

3 августа — Великобритания требует от Германии соблюдать нейтралитет Бельгии.

3 августа — Германия объявляет войну Франции и Бельгии.

4 августа (утро) — немецкие войска вступают на территорию Бельгии.

4 августа — Англия под предлогом защиты Бельгии объявляет войну Германии.

6 августа — Австро-Венгрия объявляет войну России.

12 августа — начало боевых действия на русско-австрийском фронте.

13 августа 1914 года — начало боевых действий на русско-германском фронте. В наступление идет не объявившая войну Германия, а Россия. (Это как если бы 22 июня 1941 года Гитлер войну нам объявил, а напасть не напал, и вперед через две недели пошла бы Красная армия).

Намерение вступить в войну повлекло за собой и соответствующие приготовления чисто военного плана. Одновременно с начавшейся австрийской мобилизацией в Германии было введено предмобилизационное положение , при котором офицеры возвращались в свои части, а войска переводились из летних лагерей в казармы.

Только через пять дней, 13 июля, предмобилизационное положение было объявлено и в России (обвинения немецких авторов в том, что русские стали раньше немцев скрытно готовиться к войне, беспочвенны). Правда, при этом генералитет был уверен в том, что война все-таки начнется. Так, генерал Гурко В.И. вспоминал, что уже 11 июля «стало общеизвестно, что конфликт неизбежен» (Гурко В.И. «Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917», М, 2007 г., с. 13). Подготовка русских к возможному объявлению мобилизации позволила германской печати обвинить Российскую империю в агрессии против стран Центрального блока.

Такая вещь, как предмобилизационное положение, позволяла встретить вероятную войну во всеоружии, не доводя в то же время вооруженное столкновение между государствами до неизбежности. Иначе говоря, с утверждением в 1913 году положения «О подготовительном периоде к войне» русская военная машина могла быть в значительной степени переведена на военное положение еще до объявления всеобщей мобилизации , по сути, подразумевавшей войну, оставляя мирное поле деятельности и маневрирования с целью сохранения мира для дипломатии.

Известна аксиома о том, что мобилизация уже сама по себе означает войну. Об этом прекрасно знали все, так как данная аксиома закладывалась уже в сами военно-политические договоренности между государствами каждого блока. Корень проблемы здесь — в факторе времени: допусти немцы возможность проведения русскими мобилизации до начала военных действий, и блицкриг не имел никаких шансов для своей реализации, а Германия — никаких шансов на выигрыш войны.

Совершенно справедливо британский автор подметил это обстоятельство следующим образом: «Фактор времени, существенный для плана Шлиффена , делал германскую мобилизацию не оборонительным мероприятием, а решительным шагом к началу тотальной войны». Англичанину вторит и германский исследователь: «Так как мобилизация оказывала значительное влияние на хозяйственную деятельность страны, то всегда существовало стремление по возможности сократить сроки ее проведения, а решение о мобилизации принимать только в том случае, если война станет действительно неизбежной…» (Нилланс Р. «Генералы Великой войны. Западный фронт 1914-1918», М., 2005. с. 557; Мюллер-Гиллебрандт Б. «Сухопутная армия Германии». 1933-1945 гг. М., 1956, т. 1, с. 57).

Именно из такого понимания исходил и кайзер Вильгельм II , когда лицемерно обвинял русские власти в подготовке агрессии против Центральных держав. О проведении скрытых мероприятий по подготовке собственных армии и флота к европейскому конфликту в самой Германии кайзер умалчивал, ссылаясь лишь на факт военной подготовки России и Франции. Впрочем, это естественно для агрессора, жаль только, что данный тезис о виновности русских за Первую мировую войну и по сей день можно встретить на страницах научных трудов. Некоторыми исследователями как-то забывается, что первая кровь в этой войне — славянская (обстрел австрийцами Белграда), а первый разгромленный город — русско-польский (Калиш).

В качестве ответа на обвинения кайзера в агрессивности России, доказательством чего выдвигался факт русской мобилизации, можно было бы напомнить нашумевшую историю конца 1912 года, когда Австро-Венгрия, жаждавшая воспользоваться плодами Первой Балканской войны, объявила мобилизацию против России и Сербии. К русским и сербским границам пошли эшелоны, набитые войсками. Тогда военный министр генерал Сухомлинов В.А. предложил провести частичную мобилизацию, с ним согласилось большинство членов правительства, однако премьер-министру Коковцову В.Н. удалось отговорить императора Николая II . И что же? «Мобилизационный кризис» вовсе не привел к европейской войне.

Так что сам по себе акт мобилизации еще не нес в себе неизбежности войны, тем более, что Германия проводила свою мобилизацию вдвое быстрее русской. Надо отметить, что Россия не была готова к войне в той мере, что позволяло бы воевать без фактора риска; что русским было выгодно, чтобы мобилизация так и не переросла в войну…

Тем не менее, высшие военные круги в Российской империи не желали отказываться от войны, как тогда казалось, сравнительно быстрой, легкой и непременно победоносной. Уже 15 июля, то есть до окончательного решения колебавшегося императора Николая II , начальник Генерального штаба генерал Янушкевич Н.Н. специальной телеграммой оповестил все военные округа, командующего гвардией, наместника на Кавказе и наказного атамана войска Донского о том, что 17-е число будет объявлено первым днем общей мобилизации. Очевидно, что военная партия (большая часть этих людей в годы войны выкажет себя откровенными бездарностями в военном искусстве), столь могущественная в России, стремилась сделать все возможное, чтобы столкнуть империю в Большую войну.

И все-таки главы великих держав пытались что-то сделать. И здесь, что вполне логично, более прочих усердствовали русские, как представители страны, наиболее неготовой к войне. В отличие от генералитета, видевшего только армию, царь и его правительство сознавали, что российская экономика только-только начала свою широкомасштабную модернизацию по европейскому пути. Поэтому русское политическое руководство пыталось не допустить войны, что в дни Сараевского кризиса предполагало, разумеется, отказ австрийцев от продолжения агрессии против Сербии. Так, 16 июля император Николай II в телеграмме кайзеру предложил передать австро-сербский вопрос на урегулирование Гаагского международного суда. Подобный вариант предлагался и англичанами. Кайзер так и не ответил на эту умиротворяющую телеграмму российского императора…

Колебания русского правительства в отношении мобилизации вылились в распоряжение императора Николая II об отмене всеобщей мобилизации и введении мобилизации частичной, поздно ночью 16 июля. Согласно такому проекту мобилизовывались только Варшавский, Киевский, Одесский и Московский военные округа (то есть исключительно против Австро-Венгрии, дабы не провоцировать немцев). Причём частичная мобилизация полностью срывала общую мобилизацию.

При этом Российская империя все равно готовилась воевать со всем Тройственным союзом, и вряд ли был возможен такой вариант развития событий, что Германия оставит Австро-Венгрию один на один с Россией, что грозило двуединой монархии неизбежным крушением. Относительно Антанты Конвенцией 1892 года подразумевалась общая мобилизация даже при условии мобилизации только одной из держав Центрального блока…

Очевидно, что «военные партии» всех стран отчетливо сознавали, что ситуация явно выходит из-под контроля. А потому следует упредить противника и встретить войну в наиболее выгодном положении: «В Германии, в России и даже в Австрии все стремления государственных деятелей мирно разрешить конфликт разбивались о противодействие генералов, стоявших за войну и предсказывавших всевозможные ужасы в случае пренебрежения их техническими советами. В Австрии генералы могли даже разделить вместе с Берхтольдом (австрийский премьер-министр) тяжелую ответственность и славу быть инициаторами войны» (Лиддел-Гарт Б. «Правда о Первой мировой войне», М., 2009.с. 37).

Английская мощь являлась неоспоримой, а потому обе противоборствующие стороны ожидали официальных разъяснений со стороны английских властей. Немцы надеялись на британский нейтралитет, рассчитывая расправиться с Францией до того, как Великобритания соизволит открыть военные действия и перебросить на континент свой экспедиционный корпус. Французы опасались, что англичане воздержатся от вступления в войну в первые несколько недель, когда должен был реализоваться на практике «План Шлиффена». Правда, эшелоны с войсками Британского экспедиционного корпуса были готовы к сосредоточению в портах Ла-Манша, дабы быть переброшенными на континент по первому же сигналу.

Но в общем и целом в дни Сараевского кризиса , в период объявления мобилизации европейскими странами, британское руководство выжидало, не заявляя о своей позиции в предстоящей схватке. Невзирая на союзы и обещания, англичане к июлю 1914 года все-таки не связали себя жесткими условиями вступления в европейскую войну на стороне Антанты. В эти дни очень многое зависело от позиции Великобритании.

Слабая надежда Германии на британское невмешательство давала практически стопроцентную гарантию на выигрыш войны посредством блицкрига. Другое дело, что сама эта война носила на себе отчетливый отпечаток англо-германского соперничества и потому такая надежда была просто-напросто бессмысленной и наивной. Соперничество на морях в борьбе за колонии и мировую торговлю было слишком бескомпромиссным и жестоким, чтобы позволить ведущим государствам противоборствовавших военно-политических блоков не скрестить друг с другом оружия в непосредственной схватке.

Тем не менее, английское правительство не желало дать немцам и одного шанса на отсрочку развязывания войны, поэтому англичане и выжидали начала войны, чтобы только тогда заявить о своей истинной позиции, которая и не могла быть иной. Сам характер англо-французских соглашений и англо-германского противоборства говорил о том, что Великобритания не останется в стороне от общеевропейской войны. Опыт международных отношений 1910-1913 годов, политических кризисов, военных переговоров также свидетельствовал о твердом намерении англичан поддержать Антанту не только словом, но и делом.

Итак, война была решена во всех столицах, хотя бы уже только потому, что бессмертное «чеховское ружье», которое должно было в обязательном порядке выстрелить в последнем акте, было давным-давно повешено на стену и заряжено. Оставалось лишь обвинить противника в агрессии, чтобы обеспечить себе поддержку собственной нации. И здесь главный упор со стороны немцев был сделан на факт официального объявления мобилизации в России, хотя, как уже отмечалось, в самой Германии фактически приступили к мобилизации еще раньше русских.

Чрезвычайная скорость мобилизации, предпринятая всеми государствами, втянувшимися в Первую мировую войну в первые же дни, явилась следствием характера предстоящей войны — расчета на блицкриг и недолговременность военных действий, проводимых до полной победы. Шапошников Б.М. говорит: «Стратегия сокрушения требовала быстрого изготовления возможно большего числа боевых сил, быстрого их сосредоточения и почти одновременного введения в дело для достижения столь же быстрого и решительного успеха.

Иными словами, стратегия молниеносного действия требовала и крайнего напряжения в развертывании вооруженных сил для войны. Эти требования служили отправными для мобилизации, и клались в основу всех работ в этой области. Чем больше росли армии в своем численном составе, тем более усложнялась мобилизация, и тем сильнее возрастало ее значение как акта, требующего большого напряжения сил и спокойной бесперебойной работы» (Шапошников Б.М. «Воспоминания. Военно-научные труды», М., 1982, с. 524).

Мобилизация и сосредоточение русских войск вдоль западной границы прикрывались двенадцатью кавалерийскими дивизиями и пограничными частями. Главную ударную мощь русской Действующей армии, которая, по замыслу русского военно-политического руководства, должна была в короткие сроки решить судьбу войны победой, составляли перволинейные части. Это — кадровая армия мирного времени, разбавленная обученным запасом. Именно этими людьми русский Генеральный штаб предполагал выиграть войну, совершенно не рассчитывая ни на досрочные призывы новобранцев, ни тем более на ополчение 2-го разряда, к чему придется прибегнуть в 1915-1916 годах. Поэтому-то в Российской империи и не проводилось идеологической подготовки к войне, так как считалось, что и наличных войск, обученных в мирное время, будет более чем достаточно для достижения победы.

Подобные же заблуждения были свойственны всем воюющим государствам. Однако в Германии и Франции все население в моральном отношении готовилось к вооруженному противоборству и потому адекватно воспринимало дополнительные тяготы военного времени, когда выяснилось, что война непредвиденно затягивается, то есть воспринимало как должное. В свою очередь высокопатриотичное население Великобритании , где военному министерству придется создавать массовую армию, также было готово к Большой европейской войне.

И только в России, где малограмотность и незаинтересованность политикой со стороны львиной доли населения страны накладывались на громадные расстояния и вековую неприязнь к государственной власти, массовое сознание не было готово к тяжелой войне. Примерно то же положение вещей существовало и в Австро-Венгрии, раскалываемой национальными конфликтами немцев и славян…

Невзирая на уже начавшуюся мобилизацию в большинстве великих держав Европы (скрытая она была или открытая, не имеет значения для оправдания своего лицемерного «миролюбия»), между главами государств продолжались переговоры. Так, 18 июля германский кайзер Вильгельм II сообщил русскому императору Николаю II: «Европейский мир все еще может быть сохранен тобой, если Россия согласится приостановить военные мероприятия, угрожающие Германии и Австро-Венгрии». Николай II отвечал: «Наша долгая испытанная дружба должна с Божьей помощью предотвратить кровопролитие. С нетерпением и надеждой жду твоего ответа». Русский император настаивал на продолжении переговоров по урегулированию конфликта с помощью международных органов.

Однако ничего не вышло: не для того военные партии всех держав готовились к Большой европейской войне, чтобы просто так отказаться от нее в наиболее благоприятный момент. И здесь следует сразу сказать, что если с объективной точки зрения война была невыгодна всей Европе (а для многонациональных империй — России и Австро-Венгрии — и просто самоубийственна), то субъективный фактор жажды войны господствовал повсюду.

В тот же день в Германии было объявлено «состояние военной опасности», предшествующее объявлению общей мобилизации, а вечером к проведению общей мобилизации приступила Франция. Кайзер в категорическом тоне потребовал от России прекращения мобилизации как залога для проведения переговорного процесса.

В полночь на 19 июля русский царь получил немецкий ультиматум , в котором Германия угрожала войной в случае отказа русских от свертывания мобилизационных мероприятий. Остановить свою военную машину император Николай II уже не мог: разница в сроках сосредоточения (германские армии заканчивали свою мобилизацию всего за две недели) оставляла беззащитной русскую границу, а вдобавок русские не успевали своевременно помочь французам, в случае броска германских армий на Париж, как то подразумевалось «Планом Шлиффена». Точно так же не мог остановить мобилизационные мероприятия и кайзер, понимавший, что объявление мобилизации неизбежно! предполагает войну…

Известен курьез о том, что Пурталес (германский дипломат) вручил Сазонову (министр иностранных дел) сразу две ноты различного содержания: и о начале конфликта, и о его приостановке. Каждая из нот предназначалась для различной реакции русских политиков на германский ультиматум: немецкий посол был так растерян, что по ошибке отдал все сразу.

В первый день войны немцами было занято Великое герцогство Люксембургское, 21 июля Германия объявила войну Франции, 22-го числа немцы вторглись в Бельгию, после чего Великобритания объявила войну Германии. 24 июля Австро-Венгрия конец-то объявила войну России, после чего сама оказалась в состоянии войны с Францией (28 июля) и Великобританией (30 июля). Также вскоре в войну на стороне Антанты вступили Черногория и Япония. Первая мировая война началась…

Из книги М.В. Оськин «История Первой мировой войны», М., «Вече», 2014 г., с. 53-68.