28.01.2017 г.| Сторчевой С.В.

Почему древние подвижники носили вериги?

В воспоминание Страстей Спасителя и мученичества сих апостолов их носили для усмирения плоти.

Обычай носить вериги воспринят подвижниками не самочинно, но освящен деяниями Самого Господа и первоверховных Его апостолов Петра и Павла.

Многие из святых носили тяжелые вериги. Так, отшельник Маркиан носил их весом в 2 пуда; Евсевий превзошел и сего, и другого, именно Агапита, который носил вериги в 1 пуд 10 фунтов: он взял их вериги и присоединил их к своим в 3 пуда, так что носил тяжесть в 6 пудов 10 фунтов. Даже жены, упомянутые Марина и Кира, носили великие тяжести и притом в продолжение сорока двух лет! Преп. Симеон Столпник взял однажды в начале своих подвигов (в возрасте восемнадцати лет) веревку, сплетенную из финиковых ветвей, которою доставали воду из колодца, очень шероховатую, и обвил ею себя по голому телу от бедер до самой шеи. Через девятнадцать дней веревка врезалась в тело до костей, само тело загноилось, появились черви и ужасный запах. Братия монастыря, в котором он жил, освободили его от этого мучения насильно. После он надел на себя железную цепь, длиной в двадцать локтей, которую, впрочем, тоже позднее снял. Когда цепь расковали, то под куском кожи, на который она была надета, нашли до двадцати червей! У нас на Св. Руси многие блаженные и Христа ради юродивые носили вериги.

Вообще же говоря, хотя великие святые и носили вериги, но только некоторые из них, а многие не хотели их надевать, хотя и могли бы это делать без вреда (имеется в виду от тщеславия) для своей души. Поступали так по смирению, показывая пример и прочим. Например, преп. Серафим Саровский для умерщвления плоти носил под рубашкою на веревке только большой пятивершковый железный крест, а вериг (также и власяницы) не носил и другим не советовал.

Его рассуждения на этот счет можно привести как образцовые, подводящие итог опыту древних подвижников (описанному у Епифания Кипрского, Иеронима, Аполлония).

«Кто нас оскорбит словом или делом, - говорил он, - и если мы переносим обиды по-евангельски, вот и вериги наши, вот и власяница! Эти духовные вериги и власяница выше железных, которые надевают на себя нынешние люди. Правда, многие из святых отцов носили и власяницу и железные вериги, но они были мужи мудрые и совершенные и все это делали из любви Божией, для совершенного умерщвления плоти и страстей, и для покорения их духу. Таковы были из наших русских православных святых: преп. Феодосии Печерский, Феодосии Тотемский, Василий Блаженный и другие. Но мы еще младенцы, и страсти все еще царствуют в нашем теле и противятся воле и закону Божию. Так что же будет в том, что мы наденем и вериги, и власяницу, а будем спать, есть и пить столько, сколько душе хочется? Мы не можем и самомалейшего оскорбления от брата перенести великодушно. От начальнического же слова и выговора впадаем в совершенное уныние и отчаяние, так что и в другой монастырь выходим мыслию и, с завистью указывая на других своих собратий, которые в милости и доверенности у начальника, принимаем все его распоряжения за обиду, за невнимание и недоброжелательство к себе. Как, стало быть, мало или вовсе нет в нас никакого фундамента к монашеской жизни! И все это оттого, что мы мало о ней рассуждаем и ей внимаем. Можно ли же в таком состоянии духа и жизни покушаться на подвиг, свойственный мудрым и совершенным отцам, носить вериги и власяницу?»

Вериги – разного вида железные цепи, полосы, кольца, носимые спасающимися на голом теле, для смирения плоти; железная шляпа, железные подошвы, медная икона на груди, с цепями от нее и прочее, которые носили великие подвижники для смирения плоти.

Вериги первоначально были принадлежностью монахов-аскетов. Вот как писал о них свт. Григорий Богослов: «Другие изнуряют себя железными веригами, и, истончевая плоть, истончевают вместе грех». Соответственно строгости аскетического идеала, иноки в самом подвиге не довольствовались уже обыкновенным аналавом, как только знаком своей борьбы с плотию; возникло желание, чтобы этот знак более чувствительно воздействовал на волю через воздействие на тело.

В научном смысле ношение вериг есть своего рода аскетическое упражнение, имеющее целью изнурение телесное в непрерывном усилии совершенно, по слову Апостола, распять плоть свою со страстьми и похотьми (Гал.5.24). Оно имеет по существу то же значение, что и ношение взад и вперёд больших тяжестей, камней и корзин с песком, имевшее место для усмирения побуждений плоти у восточных пустынников первых веков христианской Церкви.

Преподобный Серафим Саровский

Есть предание, о коем рассказывается в Житии его Дивеевского издания, будто о.Серафим тайно носил и вериги тяжестью в 20 фунтов на груди и 8 сзади, и железный пояс, что еще более пригибало к земле его сгорбленную фигуру. И будто в морозное время он под железо подкладывал чулок или тряпку. Но это точно не удостоверено. Таких вериг не осталось нигде. А по словам Саровских старцев, о.Серафим носил в затворе на груди большой пятивершковый крест на веревке. Вероятно, это и дало основание говорить о веригах. Во всяком случае известно, что другим он впоследствии не советовал чрезмерных внешних подвигов. Вместо этого заповедовал духовную борьбу над собой и над своими душевными страстями. Однажды – это было много лет позднее – к преподобному пришел какой-то босой странник из Киева, сопровождаемый Саровским послушником. Старец в это время жал голыми руками осоку. Тотчас он велел привести странника. Благословив его и посадив обоих гостей возле себя, прозорливый о.Серафим сразу стал советовать босому посетителю оставить избранный им путь: прекратить богомоление, обуться и снять с себя вериги... А их под одеждою странника совсем не было видно... И нужно возвратиться домой: там ждут и тоскуют по нем жена, мать и дети. “Мню, – добавил о.Серафим, – что весьма хорошо торговать-то хлебом, у меня же есть знакомый купец в Ельце, тебе стоит только прийти к нему поклониться и сказать, что тебя прислал к нему убогий Серафим, он тебя и примет в приказчики”. Наставив еще странника, преподобный отпустил его с любовью.

На обратной дороге в монастырь богомолец открыл послушнику, что все так и было, как сказал прозорливый старец: прежде он занимался хлебною торговлею, потом из любви к Богу, но без благословения, решил бросить семью, выхлопотал годовой паспорт, надел вериги, скинул обувь и босиком начал ходить по монастырям, думая этим угодить Богу. Теперь он без сомнения узрел неправоту свою и послушается заповедей святого старца. Послушник Иоанн (Тихонов) рассказывал про себя, что долгое время мечтал о ношении вериг для умерщвления тела и, наконец, достал их, но пошел сначала к о.Серафиму. Великий старец, увидев его, прозрел тщеславное намерение неопытного книжника, начитавшегося житий, и, улыбнувшись, сказал, прежде чем тот раскрыл уста: “Вот что я скажу тебе: приходят ко мне дивеевские младенцы и просят моего совета и благословения: один – носить вериги, а другие – власяницы, то как ты думаешь, по дороге ли их дорога-то, скажи мне?” Ничего не понимая, послушник ответил: “Я, батюшка, не знаю”. Отец Серафим повторил вопрос. Тогда тот уже догадался, что прозорливый старец о нем-то и говорит, и попросил у него благословения на вериги. – Как же ты не понимаешь? Ведь я тебе об этом-то и говорю, – сказал о.Серафим. И далее объясняет неразумие и бесполезность этого подвига для таких неустроенных людей. – Многие из святых отцов носили вериги и власяницу, но они были мужи мудрые и совершенные; и все это делали из любви Божией, для совершенного умерщвления плоти и страстей и покорения их духу. Но младенцы, у которых царствуют в теле страсти, противящиеся воле и закону Божию, не могут этого делать. Что в том, что наденем и вериги, и власяницу, а будем спать, и пить, и есть столько, сколько нам хочется... Мы не можем и самомалейшего оскорбления от брата перенести великодушно. От начальнического же слова и выговора впадаем в совершенное уныние и отчаяние, так что и в другой монастырь выходим мыслию и с завистию, указывая на других своих собратий, которые в милости и доверенности у начальника, принимаем все его распоряжения за обиду, за невнимание и недоброжелательство к себе. Из этого рассуди сам: как мало или вовсе нет в нас никакого фундамента к монашеской жизни, и это все оттого, что мы мало очень рассуждает и внимаем ей.

Обличенный послушник вериг не стал носить, но из монастыря Саровского все же ушел после. Фундамента не оказалось, то есть послушания. Впрочем, известен случай, когда о.Серафим благословил пустыннице Анастасии Логачевой, в иночестве Афанасии, носить и вериги для усмирения плотских похотей, когда ей было всего лишь около 23 лет. Она была потом основательницей женской Курихинской общины Нижегородской губернии. А обыкновенно о.Серафим советовал вместо подвигов понуждение и упражнение в добрых делах. Вот что он сказал одному мирянину, который тайно думал о Киеве: “Укоряют – не укоряй, гонят – терпи, хулят – хвали, осуждай сам себя, так Бог не осудит, покоряй волю свою воле Божией, никогда не льсти, люби ближнего твоего: ближний твой – плоть твоя. Если по плоти поживешь, то и душу и плоть погубишь, а если по-Божьему – обеих спасешь. Это подвиги больше, чем в Киев идти или и далее”.

Вериги - это разного вида железные цепи, полосы, кольца, носимые подвижниками на теле для смирения плоти и покорения ее духу. Вес вериг мог достигать десятков килограмм, а ихношение всегда было делом тайным и сокровенным. Первоначально вериги были принадлежностью монахов-аскетов. Святитель Григорий Богослов писал о них так: «Другие изнуряют себя железными веригами, и, истончевая плоть, истончевают вместе грех». Соответственно строгости аскетического идеала, иноки в самом подвиге не довольствовались уже обыкновенным аналавом , как только знаком своей борьбы с плотью, – возникло желание более чувствительно воздействовать на волю через воздействие на тело. Ношение вериг есть своего рода аскетическое упражнение, имеющее целью изнурение телесное в непрерывном усилии совершенно, по слову апостола Павла, распять плоть свою со страстьми и похотьми (Гал. 5, 24). Оно имеет по существу то же значение, что и ношение больших тяжестей, камней и корзин с песком, имевшее место для смирения плоти у восточных пустынников первых веков христианской Церкви.

На Руси ношение вериг уже в XI–XII веках получило широкое распространение среди монахов-подвижников. Читая Киево-Печерский Патерик, мы узнаем о том, что преподобные Феодосий († 1074), Марк Пещерник († ок. 1102) и Иоанн Многострадальный († ок. 1160) носили на теле своем железо. Так, преподобный Феодосий, будучи еще отроком, «пришел к одному кузнецу и приказал ему сковать железный пояс, которым и препоясался». Преподобный Марк Пещерник, с усердием копавший могилы для братии Киево-Печерской Лавры, «возложил на чресла свои железо, которое носил во все время жизни своей, бодрствуя день и ночь в молитве». Преподобный Иоанн Многострадальный, Затворник, около тридцати лет боровшийся с плотской страстью, не только усердно постился и лишал себя сна, но и «решил наложить на свое тело тяжкия брони», долгое время измождая себя железом.

Древнее предание донесло до нас сведения о том, что основательница Полоцкого Спасского монастыря преподобная Евфросиния также в течение многих лет совершала подвиг ношения вериг. По милости Божией, в наше время были обретены вериги святой – железные цепи весом 7 кг. В 1991 году они были найдены в древней Спасо-Преображенской церкви. Преподобная явилась во сне одной благочестивой прихожанке Спасского храма и повелела взять вериги на чердаке церкви. В 1998 году святыню передали епископу Полоцкому и Глубокскому Феодосию (Бильченко) для хранения в Спасо-Евфросиниевской обители. Вериги положены в дубовую резную раку с сенью, где до 2007 года покоились мощи преподобной Евфросинии. Люди, с верой поклоняющиеся веригам, получают исцеление душевных и телесных недугов.

Источники:

1. Жития и подвиги святых Киево-Печерской Лавры с приложением избранных акафистов. Минск, 2005.

2. Киево-Печерский Патерик, или сказания о житии и подвигах Святых Угодников Киево-Печерской Лавры. Киев, 1991. (Репринт. воспр. 3-го изд. 1903 года).

3. Православная энциклопедия. М., 2001. Т. II.

4. Архив Полоцкого Спасо-Евфросиниевского монастыря. Летопись Спасо-Евфросиниевского монастыря за 1991–2011 годы.

Они покинули мир и ушли в пещеры - чтобы найти свет там. 15 сентября православная церковь вспоминает преподобных Антония и Феодосия Печерских, основателей Киево-Печерской лавры и отцов русского монашества

В юности он, по примеру сирийских аскетов, носил вериги. Железную цепь с крестом, вес которой достигал 15 килограммов, нужно было надевать как рубашку - просунув руки под наплечники. На ноги - железные башмаки, в кровь стирающие ноги. На голову - железную шапку. Все это Феодосий, которому тогда не исполнилось и восемнадцати лет, проделывал для усмирения духа. Он следовал словам Григория Богослова: там, где истончается плоть, истончается и грех.

Уже потом, когда Феодосий станет игуменом Киево-Печерского монастыря, он будет предостерегать молодых монахов от чрезмерной аскезы. Все потому, что на его глазах слишком многие не выдержат испытания плотью и впадут в прелесть: под видом ангелов начнут видеть бесов, а кое-кто и всерьез поверит в свое умение летать. Слишком сложное это испытание для духа - излишний аскетизм.

ИСХОД

Все в юности препятствовало его соединению с Церковью. Отец - княжеский слуга, равнодушный к богословским вопросам. После рождения сына семья Феодосия перебралась из деревеньки Василево под Киевом в Курск. Мать мечтала, чтобы сын пошел по «служивым» стопам отца, трижды отказывалась благословлять сына на монашеский постриг.

В 1032 году Феодосий покинул дом навсегда. Целью 25-летнего мужчины был Киев, а позже и более конкретное место - пещера монаха Антония. Феодосий верил: прославленный отшельник увидит рвение и не прогонит его. Так и произошло.

Антоний воплощал в себе все то, к чему стремился Феодосий. Уроженец города Любеча, что по соседству с Черниговом, он посетил Палестину и принял постриг на Афоне - так утверждается в его житии. Согласно другим исследованиям, пострижение Антония состоялось в Болгарии. Источники сходятся в одном: по возвращении из странствий Антоний поселился в тесной пещере на берегу Днепра. Выкопал пещеру священник Илларион, живший в ней до прихода Антония и в будущем ставший митрополитом Киевским - первым митрополитом русского, а не греческого происхождения.

Но Антоний не был единственным, кто обосновался в пещере на днепровских холмах. Согласно «Слову о законе и благодати», уже во времена князя Владимира под Киевом стали селиться первые христиане. Однако они не были монахами в традиционном понимании этого слова. Скорее это были объединения верующих около церквей. Обитатели этих объединений не проходили постриг и не имели устава - они только собирались вместе для богослужений.

В житии Антония говорится, что он проводил свои дни в суровой аскезе. Его основной пищей были вода и сухой хлеб, причем хлеб он ел через день. С утра до ночи Антоний углублял пещеру, а по ночам совершал молитвенные бдения. Не прошло и двух лет, как рассказы об отшельнике, порвавшем все связи с миром, дошли до самых дальних уголков Руси. К Антонию потянулись ученики.

ПЛЕМЯ ПЕЩЕР

Когда Феодосий, не достигший возраста и тридцати лет, появился у пещеры Антония, тому было уже за пятьдесят. В наше время это возраст расцвета сил. Но тогда - учитывая громадный жизненный опыт Антония и более короткую продолжительность жизни людей в целом - его уже с почтением именовали «старцем». (По другим данным, встреча Антония и Феодосия произошла позже - когда первому было под семьдесят, а второму - около сорока лет).

В это время в Киеве уже действовали два монастыря - св. Георгия и св. Ирины. Почему же именно Антония и Феодосия называют тогда отцами монашества? Дело в том, что эти монастыри относились к т.н. «княжеским» монастырям. Основателем их был «ктитор», попечитель, в данном случае - князь Ярослав. Монастырь содержался целиком на его средства, что давало привилегию князю самому, что называется, набирать «персонал». В свою очередь, Киево-Печерский монастырь возник «классическим» способом. У его основания лежат аскетический подвиг и слава его обитателей.

Надежды Феодосия оправдались. Антоний принял его, позволил жить рядом и вскоре разрешил постриг. Его провел священник Никон, о личности которого историки до сих пор спорят. Некоторые считают, что под именем Никона скрывался Илларион - будущий митрополит, в чьей пещере некогда поселился Антоний.

К Антонию продолжали стекаться ученики. Пещеры разрастались. Не все монахи оказывались в состоянии перенести тяжесть аскезы. Со многими случалось помутнение ума: от голода, от тяжелых условий жизни они начинали бредить, видеть галлюцинации, культивировать в себе навязчивые мысли. Возможно, полагает ряд историков, именно это стало причиной тому, что Антоний в конце концов оставил пещеры и перебрался дальше, вырыв себе новую землянку. В этом новом затворе в 1073 году он и нашел свою смерть.

В свою очередь, Феодосий преуспел в монашеском деянии настолько, что в 1062 году был избран настоятелем монастыря. При нем монахи воздвигли первую деревянную постройку и вышли из пещер. Тогда же монастырь получил свой устав - созданный на основе свода правил Феодора Студита, византийского монаха.

СКРЫТЫЕ КАМНЕМ

Он продолжал носить рубище - грубую одежду, и на время поста удалялся под землю. Но вериги - те самые железные цепи - отложил в сторону и монахов на их ношение не поощрял.

Давящие стены пещер, иссушение плоти, стертая железом кожа - настоящей основой монашеской жизни должны стать не они. Будучи в зрелом возрасте, Феодосий пришел к выводу, что истинный дух монастырского общежития лежит там, где в руках у людей кипит работа, а на устах - не прерывается молитва. Этот принцип он и исповедовал вплоть до своей смерти в 1074 году.

Мощи преподобных Антония и Феодосия остаются сокрытыми в глубинах пещер Киево-Печерской лавры.

Максим Фролов

Выдающийся человек, помимо прочего, обладает таинственной способностью превращать обычные вещи в нечто большее – в реликвии. Так появляются музейные экспонаты, которые становятся символами определенного вида искусства и свидетелями незаурядной человеческой жизни: скрипка Никколо Паганини, чернильница Александра Пушкина, ледоруб Анатолия Букреева. Если говорить о подобном символе христианства и поискать вещь-свидетеля незаурядной жизни святого, то нужно признать: вериги преподобного Сергия – лучшее материальное выражение драматургии отношений человека и Христа. Именно в них можно увидеть трагизм и логику христианской жизни.

«Эти тяжелые цепи и металлические пластины использовались аскетами для умерщвления плоти и подавления страстей» – поясняет экскурсовод. Но едва ли он способен объяснить, почему вериги возлагает на себя , который к тому времени уже творит чудеса. Но в то же самое время молодому монаху, находящемуся в самом начале аскетического пути, коему вопрос борьбы со страстями более актуален, ни один старец, скорее всего, не дозволит сделать этого. Что же такое вериги?

Поставленный вопрос имеет отнюдь не частный характер. Ведь вериги можно рассматривать как материальный образ морали – высокой и сложной культуры самоограничения. Немецкий философ Имануил Кант признавал: моральный закон прагматически не оправдан. «Звездное небо над головой» и «моральный закон внутри нас» наполняли философа все более глубоким удивлением и благоговением. Зачем нужен молитвенный труд, посты, терпение обид и волевое укрощение страстей – словом, все то, что противно биологической природе живого существа? Зачем это издевательство над собой? К чему изнемогать под тяжестью вериг? Не лучше ли идти по жизни радостно и налегке?

В «Приключениях барона Мюнхгаузена», созданных причудливым воображением Рудольфа Эриха Распэ, есть рассказ под названием «Мои чудесные слуги». Турецкий султан посылает Мюнхгаузена в Египет со сверхважным секретным поручением. В ходе этого вояжа барон приглашает к себе на службу удивительных людей: один из них обладал настолько тонким слухом, что мог услышать шум растущей травы; другой выстрелом убивал воробья на расстоянии нескольких дней пути; третий голыми руками вырывал из земли вековые деревья; четвертый был помощником мельника и вращал крылья мельниц, зажав пальцем левую ноздрю, и выдувая из правой целый ураган. Пятый слуга оказался скороходом. Вот как описывает Распэ сцену встречи:

«Едва я отъехал от турецкой столицы, как мне попался навстречу маленький человек, бежавший с необыкновенной быстротой. К каждой его ноге была привязана тяжелая гиря, и все же он летел как стрела.

– Куда ты? – спросил я его. – И зачем ты привязал к ногам эти гири? Ведь они мешают бежать!

– Три минуты назад я был в Вене, – отвечал на бегу человек, – а теперь иду в Константинополь поискать себе какой-нибудь работы. Гири же повесил к ногам, чтобы не бежать слишком быстро, потому что торопиться мне некуда».

Так эпизод из сказки проясняет религиозную логику веригоношения. Это ничто иное как логика силы.

«Крепка, как смерть, любовь». Это выражение из Песни песней заставляет помыслить любовь уже не как чувство, но как силу. А если любовь – сила, ее можно вполне понять в терминах динамики. Сущностью любой силы является ее стремление исчерпаться, объективироваться, выразиться в действии. «Гений, прикованный к чиновничьему столу, должен умереть или сойти с ума» – говорит Лермонтов, тем самым ясно утверждая: силу таланта удержать или скрыть в себе невозможно. Непризнанного гения не бывает, так же как не может быть «города, скрытого на вершине горы». Музыкант тоскует без инструмента, у физически сильного человека в праздности и вне ситуации борьбы, что называется, «чешутся руки». В любви человека к Богу ясно прослеживается та же ситуация: «Не могу я вместо "раздай все" давать лишь пятак, вместо "следуй за Мною" ходить лишь к обедне» – так поясняет свое решение пойти в монастырь младший брат Алеша Карамазов. Тяжесть обетов выражает модуль любовной силы, так же как художественный масштаб произведения – величину таланта.

Вектор же этой любовной силы очевиден: сотворить добро любимому, помочь, спасти, «положить жизнь за други своя». Любовь предназначена для критической ситуации, поэтому неудивительно, что ее сила, в поисках точки приложения, мечтает о катастрофе – так же как богатырь о достойном сопернике.

Любовная сила тревожит человека, побуждая его помогать, спасать, жертвовать собой. И трагедия религиозной любви состоит в том, что Бог, на которого она направлена, самодостаточен. Ему невозможно оказать даже мелкой услуги. Христос в Гефсиманском саду отклоняет заступничество Петра словами: «возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут; или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?»

К счастью, там, где невозможно что-то «сделать для», всегда остается возможность «сделать ради». Эта возможность, если ею воспользоваться, не оставляет места несчастью неразделенной любви. Наверное, поэтому Христос указывает на возможность обратить на ближнего ту любовь, которая стремится к Богу: «Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» .

Ради Христа подвижник налагает на себя вериги. Посты, бдения, столпничество и другие способы усложнить себе жизнь есть ничто иное как «гири», которые привязывает к своим «сильным ногам» «скороход»-святой. Они утешают избыточную силу любви, которая не находит прямого выхода на свой Предмет. Это не средство достижения святости – наоборот, это ее плоды.

То же самое можно сказать и о других, нематериальных «веригах». Среди философов много веков идет спор о происхождении морали: откуда берут начало традиции самоограничения? Какие-то нормы оправданы необходимостью общежительного существования людей, какие-то даже медицинскими основаниями. Но есть среди прочих источников морали традиции и или обычаи, заложенные святым человеком. Когда-то по вдохновению любви подвижник сочиняет поступок. Потом повторяет его снова и снова, превращая в личное правило. Людям, приходящим к святому, нравится этот личный обычай – они начинают подражать ему. Так появляется народная традиция, которая с течением времени набирает авторитет и превращается в моральный закон.

Христианский вклад в общий корпус человеческой морали – это традиции, начало которым положены поступками святых, сочиненных по вдохновению любви. Вспомним слова Христа: «Потому и узнают, что вы Мои ученики, что будуту иметь любовь между собою». «Вы – свет миру. Вы – соль земли. Если соль потеряет силу, чем сделаешь ее вновь соленою?» Соль передает свое свойство любой пище, но сама не черпает его из неких внешних источников. Таков гениальный композитор: он не может выйти на сцену и спросить слушателей: «Что вам сыграть?» Это к нему обращено всеобщее внимание. Требование к нему аудитории только одно: «Играй что хочешь: нам не нужно твое послушание – нам интересно твое вдохновение». Вот и настоящему христианину, в отличие от мусульманина или иудея, уже не на кого оглядываться и спрашивать, как поступить. Это к нему обращен в ожидании заинтригованный мир: что еще он придумает ради своего распятого Бога?» Вот потому жития святых – самое прекрасное, что есть в христианской культуре. Там люди находят такие поступки, которым нельзя научиться у законоучителей – даже таких, как Моисей, Мухаммед или Зороастр.

Блаженный Августин говорит: «В христианстве есть только одна заповедь: люби Бога и делай, что хочешь». Но это заповедь совершенных. А что делать, если любви нет? Стать сильным можно лишь подражая сильным. Богатырь утешает зуд в своих могучих руках, поднимая тяжелые гири. То, что для него является утешением, для слабого пусть станет тренировкой. И совсем не тоскливо носить «вериги» морального и религиозного закона, если знать, что это – «гири» святых, а для нас – упражнение в любви.