Академик воробьев андрей иванович лекции. Академик РАН Андрей Воробьев: "Когда Церковь лезет в аборты, это ошибка". Почему мировые программы по заготовке костного мозга на случай ядерной войны закрыли

Руководство нашей страны не заинтересовано в том, чтобы граждане жили долго и не болели. Не определены приоритетные цели в области здравоохранения, чиновники из регионов и из центра не несут ответственности за здоровье простых людей, смертность в России опережает рождаемость, разрушается система профилактической медицины, важнейшие преобразования в сфере здравоохранения осуществляются без консультаций со специалистами, правительство игнорирует ведущих медиков страны, когда те пытаются указать на вопиющее положение дел и призывают кабинет министров остановить этот развал. Об этом и других темах корреспондент Vip.сайт беседовала с бывшим министром здравоохранения СССР и РФ, академиком РАМН и РАН А.И. Воробьевым.

Андрей Иванович, в "Медицинской газете" недавно было опубликовано открытое письмо правительству РФ, подписанное многими известными деятелями здравоохранения - академиками, руководителями медицинских учреждений. Скажите, какова была реакция правительства на это обращение?

ПУБЛИКАЦИЯ В "МЕДИЦИНСКОЙ ГАЗЕТЕ"

Реакции не было. Обращение адресовано не министру, а именно правительству. Нельзя упрекать лично министра в том, что происходит в здравоохранении, которое отражает позицию правительства в целом по отношению к благополучию своего народа. Разве в образовании, в области культуры лучше? Разве проект закона "об автономных учреждениях" не является прямой угрозой ликвидации многих научно-исследовательских и высших учебных институтов? А идеология? Исподволь - ползучая реабилитация самого страшного палача мировой истории - И.Джугашвили-Сталина и оплевывание ключевого события в международном рабочем движении - Октябрьской революции.

Академик РАМН и РАН, профессор, доктор медицинских наук.
Родился в 1928 г. в Москве, в семье врача. Работать начал в возрасте 14 лет на стройке. Окончил 1-ый Московский медицинский институт в 1953 г. Работал врачом разных специальностей в г. Волоколамске. С 1971 г. - заведующий кафедрой гематологии и интенсивной терапии Российской Медицинской Академии Последипломного Образования, с 1987 г. - директор Гематологического научного центра. В 1991-1992 годах был министром здравоохранения (сначала СССР, потом - РФ).
Является ведущим ученым в области фундаментальных и клинических проблем, онко-гематологии и радиационной медицины. Первым дал полноценное описание патогенеза лучевой болезни, создал единственную в мире систему биологической дозиметрии, которая позволила, в условиях массовых радиационных поражений (Чернобыль), провести точную диагностику, сортировку пострадавших и правильную терапию (за работу по ликвидации медицинских последствий аварии на Чернобыльской АЭС был награждён орденом Ленина).
А.И. Воробьевым опубликовано более 300 научных работ, в том числе 12 монографий. Под его руководством защищены 10 докторских и 34 кандидатских диссертации.

Нет, беды здравоохранения - лишь часть огромной беды, в которую попала наша страна. Ежегодно в России умирает около 2 миллионов 300 тысяч человек, а население страны уменьшается на 800-900 тысяч человек. Мужчины не доживали до пенсионного возраста, хотя у нас он один из самых низких. Рассуждения о финансовых потоках, о раздельном финансировании муниципальной, федеральной медицины, как о рычагах, призванных восстановить систему охраны здоровья, не меняют ситуацию в охране здоровья. Всё это может заработать, если окажется в руках профессионалов, владеющих ультрасовременными технологиями. А другие никому уже не нужны, так как от ранее опасных болезней теперь не умирают. Также ошибочно представление об участковом враче, как о главном звене в лечебно-диагностическом процессе. Подобные разговоры могли быть лет 30-40 назад. Теперь заболевания, являющиеся основными среди причин смерти - опухоли и нарушения кровотока в сосудах, надо распознавать до того, как человек почувствует себя плохо. Только при таком подходе в огромном большинстве случаев можно добиться выздоровления и, к тому же, при малых затратах.

Вы говорите "реакции не было" - это что, обычная практика? Ведь обратилась не просто группа граждан, обратились крупнейшие специалисты в своих областях, врачи, - не странно ли такое отсутствие обратной связи?

Во-первых, такую бумагу мы отправили впервые в жизни. Написано письмо сейчас потому, что профессионалы раньше видят беду, нависшую над страной. Завтра увидят все. Представьте себя на месте врача, который ежедневно вынужден отказывать больным в лечении только потому, что лекарств не закупают. Но не лекарств от головной боли (эти как раз закупают), а лекарств противоопухолевых, почти на 100% излечивающих. И врач, и больной знают, что без этих лекарств гибель неизбежна. Речь идет о взрывоопасной ситуации.

А какие именно действия - или, наоборот, бездействие правительства особенно беспокоят медицинскую общественность?

Беспокоит отсутствие цели. До сих пор не заявлены основные задачи, хотя всем ясно, что срочно необходимо начать планомерную работу по продлению жизни наших людей. Начать надо с главных причин смертности - опухолей, сосудистых тромбозов. Конечно, их диагностика и лечение требуют больших знаний, высоких научных технологий. И то, и другое в стране есть, но используется плохо. А новые технологии не разрабатываются из-за открытых гонений науки.

В письме приведены удручающие цифры.

Мы сегодня находимся по продолжительности жизни на одном из последних мест в мире. Ничего подобного не было никогда. Почему с этим мирится руководство страны? Оно знает эти цифры. Впервые за свою многосотлетнюю историю Россия стала вымирающей страной. За рубежом, в частности, в Америке, президент делает отчет о состоянии здоровья нации, благодарит врачей, доноров. Это привязывает власть к ответственности за здоровье народа.

Скажите, можно ли сегодня исправить положение? При условии, что власти будут сотрудничать с врачами - представим себе такое...

Чтобы исправить положение в здравоохранении, надо сделать правилом отчет глав администраций регионов о состоянии здоровья граждан, а затем и аналогичный отчет Президента РФ. В такой ситуации появятся законодательные пути к управлению здравоохранением и по единой идеологии, и по контролю над финансированием. В такой ситуации не появятся идеи разрушать штаб медицинской науки - ее академию, которая ежегодно подает в Минздрав анализ здоровья нации (трагическая картина!) и никогда не получает ответа.

Конечно. В медицине наступил новый век - молекулярный. Сейчас охрана здоровья опирается на совершенно другие позиции, нежели это было раньше. В биологии и медицине произошла революция: в течение последних десятилетий - одного, двух, не больше, - основная масса заболеваний расшифрована на молекулярном уровне. Допустим, человек очень много пьет воды. Проверяют уровень сахара в крови. Сахарный диабет. Но диабет достаточно часто является результатом наследственного дефекта, о котором можно узнать за десятки лет до того, как человек станет пить много воды. И тогда с помощью диеты, нормальной физической нагрузки можно сохранить человеку здоровье на протяжении всей его не укороченной жизни.

В большинстве случаев заболевший опухолью начинает чувствовать себя плохо лишь при далеко зашедшем болезненном процессе. Он обращается к врачу, когда оказывается, что ничего уже сделать нельзя. Значит, надо диагностировать рано. Можно ли это делать? Можно, в частности, по исследованию так называемых раковых белков в крови. Теперь можно. Первый раковый белок был открыт в нашей стране Гарри Израилевичем Абелевым. В дальнейшем было открыто много других белков, подтверждающих присутствие в организме той или иной опухоли на ранней стадии ее развития. Больной с опухолью сам никогда не придет к врачу с жалобами вовремя. Задача решается с помощью профилактических осмотров и исследований. А здесь без серьезной научной организации ничего не получится.

То есть можно снизить смертность, улучшить состояние здоровья просто благодаря профилактике?

Просто благодаря ежегодному осмотру. Та доктрина, которую советские врачи придумали и реализовали, сегодня находит признание во всем мире. Это наше достижение. И это несложно, и у нас в стране там, где этим советам следуют, живут на 15-20 лет дольше.

Где, например?

В прошлом это были "Кремлевка", госпиталь для высшего комсостава армии. Теперь и в других учреждениях вводят ежегодные медосмотры. Это не так дорого. Раньше анализ крови делал лаборант. Сейчас - машина. Один анализ крови в год, один анализ мочи в год, анализ на скрытую кровь, измерение артериального давления... Если врач осмотрит раз в год кожу, то запущенного рака - меланомы не будет, посмотрит молочную железу у женщины - исчезнут запущенные раки молочной железы, прощупает лимфатические узлы, - не будет запущенных лимфатических опухолей. Такой осмотр занимает несколько минут. А ведь во всех случаях ранней диагностики процент выздоровлений близок к 100. Можно ли современную технику пустить на профилактические осмотры широких слоев населения? Можно.

Это не очень затратно?

Дешевле, чем лечить запущенную опухоль, которую все равно придется лечить. Для определения "раковых белков" реактивы относительно дороги. Эти реактивы создают за границей наши же специалисты, не нашедшие применения дома, а можно было бы делать здесь. Пока у нас блестящее образование дают биофак, химфак МГУ. Их выпускников надо тащить в здравоохранение, а что в жизни? В системе профилактических осмотров займет свое место и участковый врач, как это было и раньше. Но участковый врач будет находиться в единой диагностической и лечебной цепи. От него нужно получать подозрение, допустим на опухоль. Диагноз будет поставлен после специальных исследований. Лечить иногда можно амбулаторно, но с жесткими инструкциями, как лечить. Это программное лечение. Проведение единого лечебного протокола в стационаре и поликлинике требует и единого медикаментозного обеспечения и надежного наблюдения за больным дома. Там, где расстояния от стационара до места проживания больных невелико, лежать в больнице можно малое время. В нашей стране иногда от специализированного стационара пациент живет за сотни и тысячи километров, в Тюменской области, например. Конечно, медикаменты должны быть бесплатными, потому что современное (эффективное) лечение опухоли стоит тысячи и десятки тысяч долларов, которых у простых граждан быть не может. Но ведь больше трети нашей зарплаты уходит на медицинский налог. А "страховая медицина" от онкологических больных отстранилась… Из сложившегося положения - тупика - выход найдут только профессионалы. Знахари, "целители", "экстрасенсы" - либо жулики, либо одержимые погоней за призраком. В общем: без науки - ни шагу!

И без денег?

У нас сегодня все время принято говорить о нехватке денег, дефицит которых и приводит якобы к тем дефектам здравоохранения, которые очевидны всем. Это абсолютно неверный посыл. Ведь официально заявлено, что золотой запас страны сегодня превышает все показатели за все предыдущие годы. Источник денег один в этой стране, это - "нефте- и газодоллары", ну, немножко - от продажи вооружения. О деньгах можно говорить после того, как мы определим цели. Вот если есть цель, то тогда совокупный мешок денег, отданный здравоохранению, будет перераспределен и адресован эффективной работе. Считается, что у нас раздут штат лечебных коек. Это так, кстати - около полувека, но этими вопросами должны заниматься профессионалы. Министр какие-то организационные моменты проговаривает правильно, но медицинскую идеологию не он должен определять, а специалисты.

Мы, руководители крупнейших клинических коллективов и институтов страны, которые, несмотря на нестабильное финансирование, имеют результаты диагностики и лечения, ни в чем не уступающие лучшим мировым, очень хорошо представляем себе, как без нереальных затрат тиражировать наши достижения и быстро переломить ситуацию с высокой смертностью. Эту задачу нельзя решать в общем виде. Она конкретна в сосудистой патологии, онкологии, травматологии, борьбе с наступлением туберкулеза...

Из Открытого письма правительству РФ

Имеет ли значение, что министр здравоохранения - не врач?

Ничего страшного в этом нет. Министр обороны не военный - во многих странах. Пусть министр - не врач. У нас один из самых талантливых наркомов был не врач - Г.Н.Каминский (у него за плечами было 2 курса мединститута). Сталин его расстрелял. Замечательный был нарком. Он каждый вечер несколько часов работал с профессорами 1 Московского медицинского института. У них учился. Чем страшна картина нашего здравоохранения? При закупке медикаментов, оборудования тратятся несуразно большие деньги. Вот опубликовали список медикаментов, которые будут централизованно закупать. С кем-нибудь посоветовались из специалистов? Нет. Купили эффективный, но крайне дорогой кровоостанавливающий препарат, а препараты от гемофилии не закупили. Ввели в список жизненно важных средств парацетамол. Это симптоматическое средство, жаропонижающее, по сути своей очень вредное. Оно улучшает самочувствие в ущерб здоровью. Кто его внес в список? Почему?

Какие первые необходимые шаги должно, по-вашему, предпринять правительство РФ?

Оно должны поставить задачу: остановить вымирание народа. Первые шаги: вышвырнуть рекламу табака и спиртных напитков. Это несовместимо с охраной здоровья, просто со статусом цивилизованной страны. Табак - практически единственная причина самого распространенного рака мужчин - рака легких, важнейшая причина гангрены и ампутации ног, причина очень многих опухолей. Надо в ближайшие годы увеличить среднюю продолжительность жизни. Как это сделать? Вызывайте специалистов, они знают. Но общего рецепта не будет.

Нужно и можно (в части регионов это сделано) вдвое, втрое уменьшить смертность родильниц. Научная база известна, а организационные решения надо реализовать в самих роддомах. Совсем иные пути к хирургическому устранению склеротических сужений артерий. Этими технологиями должны владеть областные центры, а районные - только в крупных удаленных городах. А вот лимфатические опухоли не только в районных, но и во многих областных центрах нельзя диагностировать, так как там, из-за сложностей технических, испортят биопсированный материал. И диагностику, и определение программы лечения должна выполнить специализированная клиника в региональном центре, владеющая трансплантацией костного мозга.

Вместе с тем Минздрав должен иметь возможность вмешиваться в очевидные несуразности. Сейчас планируется перевести из центра Москвы двадцать третью и двадцать четвертую клинические больницы - высоко квалифицированные, крупные клиники, но их беда в больших земельных участках и красивых зданиях. Двадцать третья - единственная больница в пределах Садового кольца, куда везут больных с инфарктом миокарда. В этой клинике, если привезут больного рано - в течение 1-1,5 часов - смертность от инфаркта - 2-4%. А, если с опозданием - 25%. Больницу хотят отправить куда-то к Речному вокзалу. Опять же, нет ни публичного обсуждения, ни анализа. Для перевода этих больниц куда бы то ни было понадобятся сотни миллионов рублей. Для покрытия расходов с легкостью найдут частного инвестора. Но давайте не забывать, что частный капитал вытекает из той же нефтяной скважины, что и бюджет здравоохранения. На месте больниц откроют казино, заодно - и жилой дом для богатых. А если в центре города произойдет какой-то взрыв, обвал, катастрофа - при той загруженности улиц, которая у нас существует, пока пострадавших довезут на окраину, они просто перемрут. Равно как и больные с инфарктом миокарда.

Наша главная просьба: никаких решений, никаких реформ без гласной экспертизы ведущих специалистов. Ничего не решать "голосованием" с помощью наспех созванных совещаний, предполагаемые резолюции которых неведомы участникам обсуждения. На карту поставлена жизнь миллионов наших людей.

Из Открытого письма правительству РФ

А мы видели, что с медицинской помощью при катастрофах у нас дело обстоит плохо. Ведь когда был теракт на Дубровке, многие погибли не от рук террористов?

Телекадры "Дубровки" страшны показом дикой неподготовленности (после этого уже журналистов к катастрофам не подпускали). Пострадавших тащили за руки - за ноги. Я такого не видел ни-ког-да. Во время землетрясения в Армении была масса погибших, пострадавших, но носилок хватало. Врачи работавшей там бригады Гематологического научного центра в течение первых пяти дней не спали ни минуты, но серьезных ошибок не было, потерь практически не было. А здесь... Погибли-то многие уже вне здания из-за неорганизованной эвакуации, из-за госпитализации только в "свои" больницы городского подчинения. Ни в одну клинику федерального подчинения, в институты Академии медицинских наук - а самые квалифицированные именно эти - ни одного пострадавшего не положили. На пол складывали, но в больницы другого ведомства не везли. Кто-нибудь это обсуждал?

Может быть, люди, которые руководили операцией, не понимали медицинских последствий? Может быть, врачи должны были проявить инициативу?

Инициатива была. Лично я разговаривал с министром (и не я один). С первым замом, с куратором здравоохранения в Московской думе, с куратором здравоохранения города, предлагая помощь. Почему это делал? Потому, что хирурги и реаниматологи нашего ГНЦ РАМН участвовали практически во всех спасательных работах при различных катастрофах: когда сгорели поезда под Уфой, когда был взрыв в Арзамасе, землетрясения в Армении и на Сахалине, трагедия в Чернобыле. Эти специалисты знают, что надо делать, они знакомы с "медициной катастроф". Но тогда все это носило характер государственных действий. А во время теракта на Дубровке были ведомственные действия. Это совершенно неправильно. Минздрав не был привлечен к оказанию помощи, так как беда случилась в Москве, а это другое ведомство. Никакого анализа нет, никаких медицинских публикаций нет, никакой профилактики, чтобы не повторилось, нет.

В Беслан мы приехали через четыре дня. Решающую роль там сыграли, конечно, врачи Владикавказа. Кое в чем им потом помогли коллеги из Москвы. Но специалисты высшего класса из Москвы должны были бы приехать сразу, первого сентября. Когда террористы только захватили школу. Было ясно: могут быть тяжелейшие комбинированные ранения… Сказанное не относится к категории размахивания кулаками после драки. В ликвидации последствий катастроф ошибки неизбежны. В Беслане их было не так уж много. Но нужен жесткий их анализ - именно ошибок. Затем - обязательное моделирование вполне ожидаемых потрясений. Понимаю, тема эта - другая. Но она - научно-организационная, а не просто организационная. Нужно собираться для научного анализа.

Беседу с А.И. Воробьевым вела Александра Борисенко

Гематология, редкие заболевания крови. Еще несколько лет назад такой диагноз, как гемофилия звучал как приговор. Сегодня же у российских врачей-гематологов на вооружении бесценный опыт и серьезные научные открытия, но, как и много лет назад, тяжелейшим злом врачи продолжают считать курение, вследствие которого только в России ежегодно погибает более миллиона человек.

Андрей Воробьёв : Табак должен быть изъят из культуры человека, чем быстрее, тем лучше. Ничего особенного нет в том, что мы здесь проявляем некоторое насилие. Мы же проявляем насилие, когда запрещаем употреблять алкоголь шоферам – ничего страшного – это можно. Все в меру и умно, но без разговоров. Табак – наркотик. Табак наркотик? Наркотик. Легкий? Легкий. Он должен быть изъят?

Табак должен быть изъят из культуры человека. Ничего особенного нет в том, чтобы проявить в этом вопросе некоторое насилие. Мы же проявляем насилие, когда запрещаем употреблять алкоголь шоферам.

Должен. Защитники табака – это банальные коммивояжеры табачных фабрик, это враги мои, если хотите. А с врагами у меня должен быть жесткий разговор.

Академик Андрей Иванович Воробьёв – член Российской академии наук и Академии медицинских наук, первый министр здравоохранения Российской Федерации. Специалист в области фундаментальных и клинических проблем онкогематологии и радиационной медицины. Лауреат Государственной премии СССР. Кавалер ордена Ленина за заслуги по ликвидации медицинских последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Кавалер ордена "За заслуги перед Отечеством" III степени. Заслуженный деятель науки Российской Федерации. На протяжении четверти века являлся руководителем Гематологического центра Академии наук.

Андрей Воробьёв: Когда я был приглашен на пост директора, я поговорил с Чазовым, он был министром, о том, что центр гематологии должен становиться центром интенсивной терапии, потому что интенсивная терапия теснейшим образом связана с контролем над внутренней средой организма, кровью. У института мощная база заготовки крови, и надо было бросать его в пекло ведущих медицинских проблем. Мы, конечно, пришли на вспаханную почву. До нас очень много было сделано, подготовлены замечательные кадры. Мы окунулись в необходимость борьбы не с теми болезнями, о которых думали создатели этого центра: Александр Александрович Богданов, Андрей Аркадьевич Багдасаров, Анатолий Ефимович Киселев, Иосиф Абрамович Кассирский. Мы пришли, когда начали лечить опухоли. Это требовало колоссального напряжения сил, создания совершенно другой обстановки, перевода больных в одноместные палаты без разговоров, без торговли: дорого – не дорого. Ну, попробуйте ковать лошадь без наковальни, молотка, горна. Что вы можете? Ничего. Для нас создание условий, при которых уничтожение опухоли сопровождается тяжелейшей потерей иммунитета это обязательное условие, без этого нельзя, требуется, чтобы больной был изолированный от всего мира. Это не так дорого – это гораздо дешевле, чем его терять. Мы в этой борьбе за спасение больных опухолями системы крови, конечно, пользовались мировыми достижениями. Но надо было подготовить сильный отряд молодёжи, который мог за это взяться, и он должен быть вооружен. Вот мне надо, я протягиваю руку, и мне в руку кладут нужный медикамент – только так, тогда вы спасаете жизнь.

Что сделало это учреждение? Воспитало целый отряд молодых энтузиастов, абсолютных профессионалов. Они взялись за дело и наряду с копированием чужих лечебных программ, быстренько стали создавать свои программы лечения опухоли системы крови, сарком кровяных. Оказалось, что эти молодые девчонки, мальчишки, вчерашние выпускники мединститутов, где ничего подобного не было, они не знали, со своей базой пришли и начали создавать свои программы вылечивания больных. Обычно открытие способа лечения новой болезни – это достижение мирового масштаба, с мировой оценкой. Но не у нас. Если это списанная программа – ссылаются на зарубежные и кричат "Ура!" тому. А если наш сделал… Но не надо забывать, что Дмитрий Иванович Менделеев за свою периодическую систему Нобелевской премии не получил. А выдвигали? Выдвигали. Не дали. Может быть, кто-то еще получил? Да нет. Так бывает.

Доктор Воробьев никогда не стремился во власть, вообще старался держаться от нее подальше, но так вышло, что от его врачебного решения порой зависела судьба генсеков и президентов. Жизнь кидала его то в политику, а то и вовсе в министры. Так, 20 ноября 1991 года Указом Президента Ельцина академик Воробьев вошел в состав первого правительства Российской Федерации. От этого он не переставал оставаться врачом до мозга костей: над Воробьевым смеялись, когда он осматривал пациентов прямо на диване министерского кабинета, но он ни на кого не обращал внимания, и если больной нуждался в по мощи, то он оказывал ее незамедлительно. Число спасенных жизней даже трудно теперь сосчитать.

Андрей Воробьев: Я медицинское поприще прошагал от участкового врача, оказывал помощь на дому, принимал больных в поликлинике. Одно должен сказать: разговоры об очередях в поликлинике, об откладывании приема на другой день – этого не было. Очереди какие-то были, но они исчислялись десятками минут максимум, но я не мог уйти из поликлиники, не приняв всех больных. Это сельская районная больница, больной мог прийти ко мне за 10-20 верст. Как это отложить? Никак нельзя было. Врачей было мало. Время было трудное, близкое послевоенное, народ бедный. Я не могу вступать в спор с публикой, которая сегодня сокращает тысячи врачей в столице – это преступная акция. Извините, на этот счет у меня нет никакого снисхождения. Это преступление от недомыслия, от полного непонимания событий. От этой акции денег будет потрачено больше, чем сэкономлено.

Через судьбу Андрея Ивановича Воробьева прошли репрессии и война, становление советской медицины и ее спасение в непростые советские годы. Воробьев подготовил закон о передаче тюремной медицины в Минздрав, сохранил медицину высоких технологий. Он не позволил уничтожить ректоров Первого и Третьего мединститутов, хотя их судьба уже была решена, были подготовлены досье и проекты приказов. Еще бы, тогда было слишком много желающих урвать свой кусок, не считаясь с моралью.

Андрей Воробьев: Я не написал никаких законов, а без меня это было трудно сделать, позволяющих национализировать учреждения здравоохранения, этого не было. Разрешили национализировать аптеки без права перепрофилировать их профессионально, и все. Но в общем, как я оцениваю ту деятельность в целом – у меня не так уж много хороших слов осталось от тех времен. Я помню, что удалось с помощью моего первого заместителя Владимира Ивановича Шахматова провести важнейший закон, он касался только медицины, он даже не касался ракетного дела, который требовал от правительства финансирования отдельной строкой. Сегодня это люди не очень понимают, что такое "отдельная строка". Строка в бюджете – это закон сверх закона, это во что бы ни было - отдай. Мы это приняли. Ельцин подписал Указ Президента о финансировании отдельной строкой дорогостоящих видов лечения, поэтому ни один НИИ, а они все посвящены медицине дорогим способом лечения, не был ни разрушен, ни национализирован, ни уничтожен, ничего. Мы сохранили уровень здравоохранения – это наш плюс.

Когда я был министром, удалось принять закон о финансировании отдельной строкой бюджета дорогостоящих видов лечения. Благодаря этому ни один НИИ не был ни разрушен, ни уничтожен. Мы сохранили уровень здравоохранения – это большой плюс.

Перед уходом из Правительства, а я понимал заранее, что скоро мне надо будет там оставлять должность. К этому времени сменился почти весь кабинет – Ельцин не очень держал министров. Мы провели закон о передаче тюремной медицины из ведомства МВД, то есть из того ведомства, где были и следователи, в Минздрав, чтобы если появятся пытки, то освидетельствует врач, который не будет подчинен следователю. Этот закон был принят, я его подписал, а должны были визировать все министры. У Федорова, у нынешнего министра сельского хозяйства, у нас он ведал юриспруденцией, толковый и сильный был министр, он читал внимательно, что-то подправлял в запятых, но подписал, а через несколько дней наше правительство было ликвидировано. Вместо Гайдара пришел Черномырдин, я ушел в отставку. И здравоохранение передали, это незаконный акт, я это специально подчеркиваю, из МВД в Министерство юстиции. Стало немножко лучше, тюремное медицинское дело немножко улучшилось, но это безобразие, это, конечно, не то, и пытки остаются. Перед подготовкой этого закона я ездил в "Бутырку" без предупреждения, знакомился с их лечебным делом, встречался с арестантами, подробно говорил. Дела тюремные – это принципиальное лицо нации. Это надо помнить. Исправить надо. Принятый закон нужно вводить в жизнь.

В конце 80-х на одной из конференций академик Воробьев услышал от Джорджа Сороса, что в России смертность во время родов в 6-8 раз выше, чем в Европе. Вернувшись в Институт, Воробьев поставил очередную задачу: свести материнскую смертность при родах к минимуму. Опыт сельского участкового терапевта, помноженный на точные научные открытия и академические исследования, сделали свое дело – это была личная победа академика Воробьева, спасшего тысячи жизней молодых женщин.

Андрей Воробьев: Выяснилось, конечно, что все связано с тем, что перед нами довольно редкая в бытовом отношении болезнь, когда у роженицы начинается кровотечение. Ей переливают кровь – и она умирает от профузного кровотечения. Кровь переливать не надо, вся эта кухня была научно расшифрована. Переливать надо огромное количество плазмы, потому что все разыгрывается из-за внезапно развернувшегося свёртывания крови в родах. Мы это знали – распознали быстро. Здесь сыграло роль, что детали этой патологии были расшифрованы впервые в мире в нашей стране Марией Семеновной Мачабели, докторанткой нашей кафедры. Методы борьбы в основном были решены барнаульским врачом профессором Зиновием Соломоновичем Баркаганом. Вооруженные знанием дела, мы организовали в Москве скорую помощь на острые кровотечения. У нас свой транспорт, у нас свой запас плазмы, эритроцитов, тромбоцитов, передвижная лаборатория. Когда наша лаборатория не очень нужна, потому что картина болезни для опытного врача очевидна сразу, и мы потому уже говорили так московским акушерам: друзья, если наша машина, бригада наша врачебная, приедет до того, как женщина попадет в агонию, мы гарантируем спасение, от вас требуется только одно – скорый звонок. Причина этой частоты у нас заключалась в том, что были маленькие роддома и это редкое осложнение не позволяло акушерам нажить опыт. Если ты видишь болезнь один раз в жизни, неудивительно, что ты ее прозеваешь.

Если ты видишь болезнь один раз в жизни, неудивительно, что ты ее прозеваешь.

Надо роддома делать при крупных больницах – это первое. Второе то, что нельзя мыслить категориями кровь красная, вытекает кровь – надо лить кровь. Не та научная база. Мы с этим справились. Потом одновременно даже боролись против всякого рода ампутаций матки при тяжелых кровопотерях. Работали вместе с нашими акушерами. В основном все эти вопросы были решены.

Это Андрей Воробьев вытаскивал с того света облученных чернобыльцев. Начав с должности терапевта в районной больнице, сын репрессированных родителей, воспитанный детдомом, дослужился до министерского кресла. Но и там, рассказывают коллеги, в министерском кабинете, в комнате отдыха, у него был микроскоп – врач-исследователь, он шел наощупь, искал пути лечения неизлечимых болезней и часто побеждал. Его специализацей всегда были безнадежно больные.

Андрей Воробьев: Вы посчитаете, сколько стоит спасенная человеческая жизнь. В Америке это около 3 млн., в разных странах по-разному. Кстати, откуда по-разному? Это произвольная оценка потерянной жизни. Берем Америку – 3 млн.– это если вы спасли. А если потеряли? А ничего. Нет, друзья, мы потеряли 3 млн., вы это считайте.

Посчитайте, сколько стоит спасенная жизнь! В Америке – это около 3 млн долларов. Это если спасли. А если нет – потеряли 3 млн!

У врача во все времена не была легкая жизнь, он соприкасается со страданиями человеческими. Но видеть глаза спасенного тобою человека – это не орденская лента, заявляет академик Воробьев. По своей профессии он обязан ставить диагнозы, но другие врачи говорят, что Андрей Иванович этого делать не любит. Окончательный диагноз – это часто приговор, а он, убежденный рационалист и скептик, в глубине души ждет чуда.

Андрей Воробьев: Сегодня считается, что гранты, количество цитирований, вообще переход на бухгалтерский язык в оценке научных достижений – Бог им судья, я не хочу ничего говорить. Для меня важно, что вот мы взялись. К нам поступает больной, ему 90 лет. У него на шее саркома, а мы его вылечили, и он прожил еще 8 лет, и работал. Хотя мы имели полное право послать его к чертовой матери по возрасту. За 5 лет до этого у него случился тяжелейший вирусный энцефалит. Не может быть противопоказаний – это не моя профессия. Но врачи-кардиологи, которые его наблюдали, увидев энцефалит, поставив правильный диагноз, стали обзванивать инфекционные больницы города – никто не брал. Привезли в наш реанимационный отдел, он часто сталкивается с подобной ситуацией. Его взяли и через несколько дней привели в чувства, а дальше он опять работал. Не может быть противопоказаний – это не моя профессия. Мы сделали правилом: возраст не может быть противопоказанием к лечению опухоли, сам по себе возраст. Его сопровождающие могут быть, но только не годы – это тоже достижение.

Создался довольно серьезный отряд молодежи, который является базой для усовершенствования врачей, создания новых программ. Он работает, но дальше очень трудно, потому что сейчас все время бубнят о деньгах, а не о результатах. Считают, что это сцепленные явления: чем больше денег, тем лучше. Надо помнить: с Гиппократом ведь не спорят. Два человека, с которыми не спорят: не спорят с Иисусом Христом, автором Евангелия – вот что написано, то и правда. И не спорят с Гиппократом – что он написал – правда все. А мы хотим их поучить.

Сейчас врачам трудно работать и совершенствоваться, потому что сегодня все время бубнят о деньгах, а не о результатах. И при этом забывают, что с Гиппократом – не спорят.

Давайте несколько тысяч врачей в Москве выгоним на улицу. Как один странный деятель говорит, а что стоит неврологу взять переучиться и стать терапевтом. Ну, возьмет, получит соответствующий документ. Ну, я не могу, это смех и слезы как можно что-нибудь подобное говорить, мне трудно обсуждать это. Это уровень, как говорят, ниже табуретки.

Во-первых, реформирование не должно рождаться в головах так называемых организаторов здравоохранения. Не надо Собянину и его помощникам думать, а как реформировать медицину. Кто вас просит?! Вы скажите откровенно, у вас нет денег? Это другая плоскость. И вот вы, допустим, приходите в Институт онкологии и говорите, Михаил Иванович, понимаешь, опухолей много, мои врачи не справляются, что ты предлагаешь? Я уверен, что директор Онкоцентра даст разумный совет, как организовать, чтобы наличными силами обеспечить лечение.

Я уверен, что директор Онкоцентра может дать разумный совет, как необходимо организовать процесс, чтобы наличными силами обеспечить лечение.

Я то же самое могу говорить по многим вопросам. Тяжелое заражение крови. Не может тяжелое заражение крови лечить ни инфекционный, ни терапевтический стационар обычный. Там нужно иметь мощнейшую лабораторию свертывания крови, мощнейшую бактериологическую лабораторию, мощнейшую реанимацию. Поэтому у нас смертность от заражения крови ничтожно мала, а в обычной очень высокая. Это научный вопрос. Я бы на месте помощников Собянина обратился к директорам институтов с конкретным предложением: ребята, помогите в рамках вот такой суммы денег, которая у меня в кармане, организовать помощь. Они организуют, я вас уверяю.

(к 80-летию со дня рождения)

5 февраля 2003 года исполнилось 80 лет со дня рождения и 55 лет научно-педагогической деятельности заведующего кафедрой микробиологии с вирусологией и иммунологией ММА им. И.М. Сеченова академику РАМН Анатолию Андреевичу Воробьеву . Этому знаменательному событию было посвящено Торжественное заседание Ученого совета медико-профилактического факультета ММА им. И.М. Сеченова. Казалось, что огромная аудитория анатомического корпуса не сможет вместить всех гостей. Поздравить юбиляра пришли его ученики, соратники, представители министерств и ведомств: Министерства здравоохранения Российской Федерации, Министерства промышленности, науки и новых технологий, Министерства обороны, Российской академии медицинских наук, Госсанэпиднадзора.

Открыл Торжественное заседание своей приветственной речью ректор Московской медицинской академии им. И.М. Сеченова академик РАН и РАМН, профессор М.А. Пальцев.

Почетная роль ведущего Торжественного заседания была возложена на Первого заместителя Министра здравоохранения РФ, академика РАМН Г.Г. Онищенко.

"О творческом и жизненном пути академика РАМН, профессора А.А. Воробьева" - так называлось выступление декана Медико-профилактического факультета, профессора Ю.В. Несвижского.

Анатолий Андреевич Воробьев родился 5 февраля 1923 года в городе Курганный Краснодарского края. Окончил Военно - морскую медицинскую академию в г. Ленинграде (1945 г.), адъюнктуру по кафедре физической и коллоидной химии (1948-1951 гг.) этой же академии. Затем работал в НИИ МО СССР и министерстве микробиологической и медицинской промышленности СССР на различных должностях. В настоящее время заведует кафедрой микробиологии с вирусологией и иммунологией Московской медицинской академии им. И.М. Сеченова.

Заслуженный деятель науки РФ, трижды Лауреат Государственных премий СССР и РФ, участник Великой Отечественной войны, генерал-майор медицинской службы, награжден 4 орденами и 19 медалями.

Будучи врачом по образованию, А.А. Воробьев прошел хорошую научно-организационную школу. Большую роль в формировании А.А. Воробьева как иммунолога и микробиолога сыграли выдающийся отечественный иммунолог академик АМН СССР П.Ф. Здродовский, микробиолог академик АМН СССР Г.В. Выгодчиков, вирусолог профессор А.Т. Кравченко и иммунохимик профессор А.В. Маркович.

Успеху в научной и научно-организационной деятельности А.А. Воробьева способствовали творческие и рабочие контакты с крупными учеными страны: академиками А.П. Александровым, Ю.А. Овчинниковым, А.А. Баевым, Р.В. Петровым, М.А. Пальцевым, Е.Д. Свердловым, а также академиками АМН СССР и РАМН Е.И. Смирновым, П.Н. Бургасовым. В.И. Покровским, Н.П. Бочковым, В.М. Ждановым, Н.Ф. Измеровым, Д.С. Саркисовым, В.А. Тутельяном, К.В. Судаковым, Н.Н.Бажановым, И.П. Ашмариным, Б.Ф. Семеновым, Р.М. Хаитовым, Г.И. Румянцевым, М.Г. Шандалой и многими другими.

А.А. Воробьев принимал активное участие в реализации решений Правительства СССР по развитию в нашей стране молекулярной биологии, генетики и генной инженерии, биотехнологии, иммунологии и микробиологии. Возглавляя крупные научные коллективы в НИИ МО СССР, науку в ГУ “Биопрепарат”, он непосредственно руководил созданием и формированием научных центров, институтов, лабораторий, подготовкой и расстановкой научных кадров, определением тематики, разработкой программ, координацией исследований с другими ведомствами и т.д.

Труды академика РАМН Воробьева А.А. и его школы внесли существенный вклад в развитие и становление современной иммунологии и микробиологии. Это стало возможным благодаря таланту, трудолюбию, организаторским способностям и разносторонним фундаментальным знаниям А.А. Воробьева. Под руководством А.А. Воробьева и при его участии были решены многие важные фундаментальные и прикладные проблемы иммунологии, микробиологии и биотехнологии, а также теории практики естествознания. В частности:

А.А. Воробьев внес большой вклад в совершенствование учебного процесса при преподавании микробиологии и иммунологии в Медвузах. Под его руководством переработана программа преподавания, написано три учебника, создан компьютерный атлас по микробиологии и иммунологии, многие учебные пособия, внедрена в преподавание рейтинговая система оценки знаний.

А.А. Воробьев создал школу, воспитал плеяду крупных ученых в области иммунологии и микробиологии. Под его руководством защищено 29 докторских и 35 кандидатских диссертаций.

А.А. Воробьев постоянно выступает с программными докладами по иммунологии, микробиологии, биотехнологии на международных и Российских конференциях, сессиях АМН, в печати, на телевидении.

А.А. Воробьев имеет большое литературное наследие; им опубликовано более 500 научных работ, из них 25 книг, учебников, учебных пособий, 24 авторских свидетельств на изобретения, патенты РФ и Литвы.

Деятельность А.А. Воробьева высоко оценена Правительством РФ и научной общественностью. Ему за решение крупных научных проблем трижды присуждались Государственные премии СССР и РФ, именные премии им. Н.Ф. Гамалеи РАМН, им. М.П. Чумакова РАМНТ и др., он удостоен звания “Заслуженный деятель науки РФ”, награжден 4 орденами: “Отечественной войны I степени”, “Трудового красного знамени”, двумя орденами “Красной звезды”, а также 19 медалями. За вклад в обороноспособность страны ему присвоено звание генерал-майора медицинской службы.

А.А. Воробьев – участник Великой Отечественной войны, участвовал в обороне Ленинграда в 1941 г.

А.А. Воробьев полон сил и энергии, его творческая, педагогическая и научно-организационная деятельность продолжается.

Михаил Виноградов ,
руководитель пресс-центра
медико-профилактического факультета
ММА им. И.М. Сеченова.

Врач эпохи
О книге: «Академик Андрей Воробьёв. "Я – насквозь советский человек"»

Я играю один на один со смертью, она стоит сбоку,

а он, больной – против меня. Кто кого? Вот и всё.

А.И. Воробьёв

Передо мною раскрыта необычайная во многих отношениях книга, и задача моя, как рецензента, тоже необычна. Вопреки полемическому в сегодняшней исторической ситуации титулу, героем повествования, прежде всего, является замечательный, можно сказать великий врач . Безусловно, Андрей Иванович Воробьёв (в дальнейшем для краткости АИ) имеет ясные и ярко выраженные политико-экономические воззрения, которые можно с таким же темпераментом разделять или не разделять, но величие его врачебной личности не вызовет сомнений у самых непримиримых противников воробьёвской политической философии.

Обложка книги «Академик Андрей Воробьёв. "Я – насквозь советский человек"»

Поскольку книга, к сожалению, мало доступна, я буду обширно цитировать страницы, вызвавшие мой особый интерес, разумеется, не претендуя на полноту. В ограниченном пространстве этой статьи невозможно адекватно передать содержание огромного, почти в тысячу страниц тома, события необъятной жизни и деятельности такой фигуры, как А.И. Воробьёв. Надеюсь, читатель простит некоторые пересечения и повторения, неизбежные при цитированиях.

Подробные материалы о жизни и деятельности А.И. Воробьёва можно найти на персональном сайте http://aivorobiev.ru/ . Там же размещены его многочисленные научные труды – подлинный клад для специалистов. Социально-политические воззрения АИ, включая взгляд на новейшую историю России, изложены в ряде его газетных и журнальных публикаций и, особенно, в книге «К годовщине великого октября, 1917-2007» , также размещённой на сайте.

Академик Российской академии наук, академик Российской академии медицинских наук, директор Гематологического научного центра (ГНЦ) Андрей Иванович Воробьёв является крупнейшим современным гематологом, ведущим учёным и практическим врачом в области теории кроветворения и болезней крови, в развитии новейших методов лечения этих болезней. Разработанные под руководством АИ методики лечения опухолей крови спасли жизнь десяткам тысяч больных, которые в прошлом были бы обречены.

Развитие атомной промышленности, атомного флота во всём мире сопровождалось авариями и катастрофами с облучениями людей. Долгие годы информация о таких трагедиях была глубоко засекречена. Вспоминаю закрытое комсомольское собрание в Вычислительном центре АН СССР. Секретарь райкома восторженно (!) рассказывал (предупредив, что его рассказ – акт особенного доверия к нам, учёным) об аварии ядерного реактора на подводной лодке. О том, как несколько комсомольцев вошли в реакторный отсек, зная, что умрут. Они починили реактор и умерли. Лодка не была потеряна. О причинах катастрофы, о мерах по предупреждению подобных несчастий в будущем – ни звука. Скорее всего, имелась в виду атомная подводная лодка К-19. Этой трагедии посвящён известный на Западе фильм , наверняка содержащий серьёзные фактические ошибки, но сделанный с огромным уважением к героям-морякам. Пока румяные комсомольские вожди вещали с трибун, медики пытались спасти поступавших к ним пострадавших. Страшная вещь – лучевая болезнь. Порою человек чувствует себя хорошо, смеётся, ходит по палате. Ему даже становится лучше. Но врач уже знает: на такой-то день появятся язвы, на такой-то день откажут такие-то органы, разовьётся воспаление лёгких, кишечника и, наконец, – смерть. Уже как избавление от безмерных мучений. Никакие фильмы ужасов не сравнятся с профессиональными описаниями течения этой болезни…

Андрей Иванович – пионер в исследовании природы радиационных поражений и стратегии лечения лучевой болезни. Разработанный им и коллективом его сотрудников метод биологической дозиметрии, в сочетании с новыми схемами терапии сыграл особую роль в спасении жизней после Чернобыльской катастрофы. Некоторые случаи радиационных поражений, считавшиеся ранее безнадёжными, стали поддаваться лечению. Об этом и о многом другом можно прочесть в книге «До и после Чернобыля. Взгляд врача», написанной АИ в соавторстве с сыном Павлом . Жаль, что эта редкая книга недоступна в Интернете. Её материалы частично использованы в томе, о котором я сейчас пишу.

Обложка книги «До и после Чернобыля. Взгляд врача»

В ходе борьбы за жизнь пострадавших в чернобыльской катастрофе Андрей Иванович и американский доктор Роберт Гейл (Robert Gale ) совершили настоящий врачебный и человеческий подвиг. Приведу обширную цитату.

«При лечении агранулоцитоза определённое место занимает вещество, стимулирующее превращение родоначальных (стволовых) кроветворных клеток в гранулоциты и макрофаги. Его сокращённо обозначают ГМ КСФ (гранулоцитарно-макрофагальный колониестимулирующий фактор). Когда произошла чернобыльская катастрофа, в нашей стране этого лечебного препарата не было. Но он уже был в США и прошёл там все предварительные испытания, но не был допущен для применения у людей. У нас в 6-й больнице тогда находилось трое больных с глубоким агранулоцитозом. У них началось воспаление лёгких, которое не удавалось остановить никакими антибиотиками. Тогда А.И. Воробьёв обратился за помощью к доктору Роберту Гейлу. Этот замечательный врач и человек вызвался приехать в СССР сразу же после Чернобыльского взрыва. Поколебавшись, Политбюро разрешило ему приехать в чернобыльскую зону.

Р. Гейл и А. Воробьёв испытывают новый препарат на себе

Гейл работал в тесном контакте с А.И. Воробьёвым и другими советскими врачами. А.И. Воробьёв сказал Р. Гейлу, что спасти этих больных можно попытаться только с помощью ГМ КСФ. Токсичность препарата была уже проверена в США на животных, а возможную токсичность на человеке вызвался проверить на себе сам Андрей Иванович.

" Гейл предложение быстро подхватил, но оговорил, что на себе проверять препарат мы будем оба. <…> Официальный путь <получить разрешение на применение препарата > был отрезан: либо спасать больных, либо выполнять все формальности, затягивающиеся иногда на годы. Тогда я воспользовался теми полномочиями члена Правительственной комиссии, которые позволяли принимать экстраординарные решения, продиктованные обстановкой. <…> Р. Гейл запросил препарат, он был немедленно доставлен. Как и договорились, сначала его ввели мне. Никаких неприятных ощущений. Но, учитывая возможные реакции в виде снижения артериального давления, принял горизонтальное положение. И вдруг через несколько минут возникли, и стали быстро нарастать сильнейшие, потом почти нестерпимые боли в крестце. <…> Ничего понять не могу. <…> Ввели в вену морфий. Через несколько минут всё прошло, как будто ничего и не было. Спустя несколько лет в описаниях возможных осложнений от этого препарата такой болевой эффект был отмечен. Встречается он очень редко. Но мы тогда о нём не знали. Что делать? <…> В качестве второго испытуемого «кролика» лёг Р. Гейл. Ему ввели препарат, и никаких болевых ощущений не было.

В должной дозе <значительно меньшей, чем при испытании на себе > ввели ГМ КСФ больным. <…> Реакций на введение не заметили. Один из трёх этих больных в течение очень короткого срока погиб от прогрессировавшего воспаления лёгких. Двое восстановили кроветворение и выздоровели. <…> А сейчас ГМ КСФ вошёл в качестве очень важного средства в список препаратов, используемых при трансплантации костного мозга. <…> Весьма вероятно, что в будущем врач обнаружит, что верхний предел, когда ещё можно спасти больного, будет не 600 рад, а выше"» (стр. 678-679 ).

Вот такими простыми, я бы сказал, ежедневными словами, АИ рассказывает об эксперименте над самим собой с отнюдь не ясным исходом.

Развитые АИ методы оказались крайне эффективными в спасении пациентов с обширными травмами. При любой крупной беде в недавней истории СССР и России Андрей Иванович устремлялся со своими сотрудниками на помощь. В упомянутой чернобыльской книге подробно описывается работа бригады АИ в экстремальных условиях в Армении сразу после землетрясения 1988 г. Из недавних событий можно упомянуть трагедию Беслана…

Продвижение новых идей в науке редко обходится без борьбы, персональных коллизий. Причём далеко не всегда приходится сражаться с бездушными бюрократами. Порою по другую сторону баррикад оказываются уважаемые коллеги. Мне не раз приходилось удивляться остроте дискуссий по проблемам оснований математики, казалось бы, науки абстрактной, не располагающей к эмоциям. Но это именно «казалось бы». Поразительно, до какой степени по-разному, чуть ли не противоположно понимали математическую истину великие учёные, равно одушевлённые любовью к своей науке! Что же говорить о медицине, когда речь идёт буквально о «быть или не быть» живому (пока что) человеку!

На учёном совете, 5 апреля 2005 г. Андрей Иванович вспоминал :

«В 1972 г. мы прочитали первую публикацию по лечению острого лейкоза. Вам это даже представить трудно, если тогда из ста больных сто умирало, из тысячи – тысяча, из миллиона – миллион. А в 1972 г. грянул гром: французы и американцы сделали программу, жёсткую, трудную по лечению острого лейкоза, и половина детей выздоравливала. Я узнал об этой программе из рук в руки, в Париже, от автора, величайшего гематолога – Жана Бернара [Jean Bernard – Б.К.]. Приезжаю в Москву, домой, иду к своему учителю, Иосифу Абрамовичу Кассирскому и, как идиот, говорю: "Иосиф Абрамович, Бернар говорит, что они вылечивают или надеются вылечить половину больных детей с острым лейкозом. Всё-таки, он порядочный трепло". Кассирский говорит: "Ну, Андрей Иванович, ну, конечно, он хороший учёный, но болтун. Ну, француз, что с него взять".

И мы опоздали из-за того, что один молодой дурак другому старому, не могу сказать, что дураку, но доверчивому человеку, плохо сообщил то, что надо было понять. Это было невероятно, почти так, как если бы мне сказали, что построили лестницу на Луну, и, знаете, ничего, вскарабкались. Так для меня представлялось излечение острого лейкоза. А тогда Бернар мне рассказал программу лечения. Я рассказываю это, может быть в 20-й или 50-й раз. Когда мы всё это узнали и поняли, мы с покойной Мариной Давыдовной [Бриллиант – Б.К.] всё бросили на это. На нас кричали, топали ногами – никто не верил. Даже нашлась одна дура, которая говорила: "Андрей Иванович, ну, это всё-таки происки международного империализма". Я ей говорю: "Да им больше делать нечего"…

Кто орал? Педиатры во главе с Наташей Кисляк, моей хорошей знакомой. Орали, что это враньё всё, от начала до конца. Вы думаете, это был месяц, два, год? Продолжалось несколько лет, когда педиатры категорически не принимали терапию острого лимфобластного лейкоза детей. Потому что психологию изменить очень непросто. Они были искренне уверены, что мы лжём, что никаких выздоровлений не бывает. Ни один педиатр близко не подпускал эту информацию к детям. А в это время вылечивали мы – в Москве, Менделеев – в Петрозаводске. А сегодня всё наоборот и все наоборот. Институт детской гематологии скакнул вперёд, у нас всё продолжено, но это всё-таки другая психология. И основные закономерности были сформулированы тогда. <…>

С тех пор прошли десятилетия, и количество видов излечимых лейкозов невероятно возросло, почти все в том или ином проценте. Понимаете, ведь речь идёт об опухолях, которые от начала генерализованы, которые возникли из клетки, способной имплантироваться почти всюду. Это ведь вам не рак! Рак ограничено им плантабелен, а стволовая клетка границ не знает. И, тем не менее, мы вырвали из рук смерти детский лимфобластный лейкоз – это самый тяжёлый. Острый промиелоцитарный лейкоз вообще аналогов не имел, он уносил жизнь человеческую в считанные дни. Его называли: молниеносная форма острого лейкоза – 80 % выздоровлений теперь! Это же фантастика. И вот мы шаг за шагом врываемся в святая-святых смерти или смертельной патологии. Сначала в единичных наблюдениях, потом – в какой-то группировке, а потом выясняется, что мы управляем процессом. Вот и всё» (стр. 123-125).

Ещё одной стороной деятельности АИ было лечение руководителей государства. Консилиумы порой приобретали драматический характер, ответственность – колоссальна. Имею здесь в виду ответственность в прямом, юридическом смысле слова. С точки зрения моральной для врача любой пациент одинаково важен. Но в случае болезни и смерти президента Алжира Бумедьена (1978 г.) речь вообще шла о прямой опасности для жизни медиков.

Рассказывает Павел Андреевич Воробьёв :

«Вокруг разгорался политический скандал, в Алжире готовился переворот, делёжка власти. У отца было впечатление, что приставленный к нему круглые сутки охранник по совместительству может выступить и киллером. Если будет приказ. Почему-то ночью отец лазил через забор на территорию советского посольства, так как днём официально он туда попасть не мог – охрана не пускала. А ночью был более расположенный охранник, допустивший "утечку".

Вот рассказ Армена Артаваздовича Бунятяна, крупнейшего нашего реаниматолога-анестезиолога, характеризующего обстановку. Он дежурил в последнюю ночь президента в реанимационном зале вместе с французским реаниматологом. И вот, когда финиш уже был близко, к нему подошёл охранник и сказал, что в зале, где постоянно находятся будущая вдова Президента и его личные телохранители "бедуины" – почему "бедуины" – не знаю, может, для красного словца – выведен монитор с симулятором сердечной деятельности. Они по нему следят, жив ли Бумедьен ещё. Когда он умрёт, надо переключить монитор на симулятор, а самим уходить в дальнюю дверь в конце зала. А то в горе "бедуины" могут и пострелять, они все в автоматах и их поведение мало предсказуемо. Так и сделали. Армен Артаваздович спросил француза, знает ли тот Интернационал. Чтобы отступать с песней на устах. Тот знал только Марсельезу, но баррикады строить было не из чего. Сошлись, что один, если что, будет петь Интернационал, а второй – Марсельезу, авось пронесёт. Стрельбы не было.

"Вообще, – добавляет Бунятян – у него, наверное, СПИД был, тогда про такую болезнь не знали"» (стр. 129-130).

Признаюсь, что пишу эту рецензию с особенным волнением: речь идёт о бесконечно дорогом мне человеке, родственнике, которого знаю и люблю уже почти полвека. За эти годы не один раз приходилось обращаться к АИ, просить о родных и друзьях. Для Андрея Ивановича не было границы между бедами государственного размера и страданиями отдельных людей. Неизменно он приходил на помощь – немедленно и эффективно. Не называя имени, скажу, что один из моих близких родственников жив сегодня благодаря ему.

Коллега-математик, пациент АИ однажды назвал его Институт (ГНЦ) «оазисом». Когда я повторил эту метафору в телефонном разговоре с АИ, он ответил: «Да, но пустыня наступает». Кто же знает, кто измерит с чем, с кем, с какой пустыней приходится бороться Андрею Ивановичу, ограждая уникальное медицинское учреждение, своих коллег, и – главное – своих пациентов?

Дороги мне и два составителя, лучше сказать соавтора книги (ибо главным, хотя и неформальным автором следует считать самого АИ). Борис Соломонович Горобец хорошо знаком читателям портала «Заметки по еврейской истории» как автор многочисленных эссе, особенно серии статей о Ландау. Этим работам я посвятил большой очерк «Трансцендентность человеческой души» . В конечном счёте, Борис Соломонович выпустил трилогию о Ландау. Находясь в последние годы в тесной электронной переписке с Горобцом, получая от него в дар подписанные им книги, я всё более удивлялся глубине и разнообразию его дарований, широте интересов, простирающихся от физики, до стиховедения и поэтических переводов . Огромное впечатление производила его титаническая работа над обсуждаемой сейчас книгой. Борису Соломоновичу приходилось преодолевать трудности, которые мне порою представлялись неодолимыми. На заключительном этапе решающую роль сыграл сын Андрея Ивановича Павел Андреевич Воробьёв. Павла, Пашу знаю с лета 1967 года. Ему было 9 лет, и своей энергией он напоминал мне «вождя краснокожих», героя популярного в те годы фильма Леонида Гайдая «Деловые люди» по новеллам О. Генри. Сегодня Павел Андреевич видный учёный и организатор российского здравоохранения, доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой гематологии и гериатрии Московской медицинской академии, заместитель председателя формулярного комитета Российской академии медицинских наук.

В своей работе составители опирались на бесчисленные аудиозаписи прямой речи АИ, выполненные и, бóльшей частью, расшифрованные многолетним сотрудником Андрея Ивановича Никитой Ефимовичем Шкловским-Корди.

Вот, что пишут о книге и о своей работе над нею авторы-составители:

«Это книга о необычном враче и личности – Андрее Ивановиче Воробьёве, академике РАН и РАМН, директоре Гематологического научного центра (ГНЦ) РАМН, великом терапевте. Точнее – это не только книга о нём, но и его книга. Обстоятельства создания этой книги небанальны. Её появление есть следствие пересечения многих цепочек событий: медицинских и немедицинских, столкновения интересов и мнений, разрешения тлеющих конфликтов.

Основным автором этой книги, безусловно, является сам АИ. Ему принадлежит здесь и большое количество текстов – прямой речи, цитируемых публикаций, интервью. Для краткости, будет использоваться аббревиатура "АИ" (приём, общепринятый в мемуарно-исторической литературе) для обозначения авторства А.И. Воробьева. Комментарии, некоторые дополнения и воспоминания написаны авторами-составителями книги. Но они лишь дополняют, связывают или инкрустируют высказывания первичного автора.

Записи прямой речи сделаны Никитой Ефимовичем Шкловским-Корди (НШ), на протяжении многих лет являющегося помощником АИ. Это записи утренних конференций (УК), лекций, выступлений, занятий с курсантами по морфологии, врачами, просто разговоров в кабинете. Без этой титанической работы книги бы создать не удалось. Точнее – это была бы другая книга. Вот, что пишет сам Никита Ефимович: "Ответственность для меня очень большая и для моей жизни совершенно единственная… Эту книгу создал Андрей Иванович Воробьёв и его собеседники – главным образом врачи – в которых он метал молнии вдохновения, восхищения и гнева. Родилась накалённая атмосфера рабочего подвига, в которой сам АИ только и может существовать. <Я> с жадностью просидел около Андрея Ивановича 25 лет и всё никак его не наслушался... И я первый автор – это проявление той же жадности и признание… Эту книгу записала Ирина Михайловна Кунина, прослушавшая, и расшифровавшая тысячи страниц… Борис Соломонович Горобец, …пришедший, увидевший и победивший – благодаря его концентрирующей энергии эта книга сложилась в книгу"» (Предисловие, стр. 5-6).

Продолжу развёрнутое цитирование Предисловия. Всё равно мне лучше не сказать.

Б.С. Горобец:

«Мой друг, всемирно известный физик-теоретик, профессор Анри Амвросиевич Рухадзе давно дружен с Андреем Ивановичем и мне много о нём рассказывал. С другой стороны, недавно А.А. Рухадзе написал большое Предисловие для моей историко-научной трилогии «Круг Ландау», выступал с рецензиями на другие мои книги об ученых и истории Атомного проекта СССР. 18 апреля 2008 г. мы с А.А. Рухадзе ехали в г. Зеленоград на встречу с читателями трилогии. В электричке мы размышляли о новых темах. Анри Амвросиевич мне сказал: "Не хочешь ли ступить на землю нового для тебя континента науки? Напиши книгу о А.И. Воробьёве! Это великий врач, учёный и человек. Берись! Ты сможешь! Я вас познакомлю".

Так после майских праздников состоялась наша первая встреча втроём в кабинете директора ГНЦ. Разговор длился всего минут десять. АИ без энтузиазма согласился с идеей. Это и понятно: он меня совершенно не знал. Но он не спросил, с чего это вдруг немедик готов взяться за медицинскую тему. С тех пор я неоднократно слышал этот естественный вопрос. Сейчас мне уже легче ответить на него, имея под рукой сотни страниц книги. Разумеется, недопустимо, чтобы посторонний автор-составитель анализировал и выносил суждения о медицинских науках, это было бы профанацией. Однако в предлагаемой книге такого рода отсебятины нет, вся её текстовая медицинская основа принадлежит главному герою, академику А.И. Воробьёву. Я занимался лишь редактированием и компоновкой текстов, т. е. выстраиванием их в единую логическую линию.

Но вернусь к майскому утру 18-го числа 2008 г., когда АИ подарил мне свои книги: «До и после Чернобыля» и "К 90-летию Великого Октября". Тогда я попросил его назначить посредника из числа медиков для текущего общения со мной и помощи. Он назвал своего ассистента Никиту Ефимовича Шкловского-Корди. В середине лета 2008 г. я выслал последнему первые пробы двух глав начатой книги. Через пару недель пришел ответ, в котором говорилось: «Андрей Иванович готов работать». Я попросил снабдить меня дальнейшими биографическими и медицинскими первоисточниками. И в ответ получил от НШ около 600 страниц электронных текстов, все они состояли из фрагментов величиной от трёх-четырёх фраз до двух страниц. Большинство фрагментов были обозначены буквами УК, рядом с которыми стояла дата. Я понял, что это ─ расшифровки кусков аудио- и видеозаписей, сделанных во время утренних конференций в ГНЦ.

Это были первичные расшифровки с голоса. Отрывки были распределены по темам: Образ А.И. Воробьёва, Институт, О лечении, Родильницы, ОЛБ [острая лучевая болезнь – Б.К.], Катастрофы, Наука, Этика. Сопроводительная терапия. Но внутри этих тем никакой рубрикации не было. Я был обескуражен: представленный конгломерат выглядел как неподъёмный для неспециалиста, он содержал огромное количество незнакомых понятий и терминов, фамилий и аббревиатур, сюжетных перескоков и вместе с тем множество повторов при пересказах одних и тех же событий, но разными словами и с разными подробностями. Да и самим расшифровщиком (мне незнакомым) была расставлена масса вопросов рядом с терминами и фамилиями, которые вызывали затруднения при их реконструкции со слуха, было также много пропусков текста. Вместе с тем, оригинальные тексты АИ поражали неповторимостью речи, яркостью и разнообразием лексики, широким охватом самых разных тем, необычностью трактовки медицинских и общественных проблем. Было понятно, что этот громадный информационный массив необходимо сохранить как наследие выдающейся отечественной терапевтической школы и как производную мышления и деятельности видной научно-общественной персоны в новейшей истории нашей страны.

После того как в феврале 2009 г. эта черновая подготовка была закончена, произошло событие, предрешившее участь книги – меня познакомили с Павлом Андреевичем Воробьёвым, который взял на себя вторую, важнейшую часть всего дела. Следует отметить, что идея нас познакомить и подключить сына АИ к работе над книгой принадлежит нашему общему другу Борису Кушнеру, поэту и профессору математики, живущему в США; наше знакомство с П.А. Воробьёвым состоялось в мае 2009 г. через Интернет. Результатом совместных усилий стало появление трёх больших разделов, в которых представлены три стороны жизни героя книги: "историко-биографического", "профессионального медицинского" и "общегражданского". Каждый из них, по сути, является самостоятельной книгой. Разделы гармонизированы друг с другом и значительно обогащают, дополняют один другой.

Электронная запись живой речи АИ с разбором текущих дел, его рассказы об ассоциативных ситуациях, анализ казусных прецедентов, воспоминания о своих учителях и других знаменитых врачах, учёных, артистах, политиках, предшественниках и современниках АИ по литературной форме напоминают дневниковые записи.

Работа с оригинальными текстами АИ требует хирургической точности. Что-то неизбежно приходится править, ведь устная речь, да ещё и после расшифровки со слуха обязательно содержит дефекты, не приемлемые для переложения на бумагу. Однако, с другой стороны, нельзя всё вылизывать и приглаживать до такой степени, что речь теряет живую своеобразную сущность, превращается в протокол заседания, в котором главное ─ это содержание. Живая речь должна сохранить свою животворность и неподражаемость, передавать лексическую оригинальность и многоцветность личности. Приведу несколько примеров. АИ часто употребляет при обращении к своей аудитории слово "Рябят"! Это ─ устаревший, звательный падеж, оставшийся в русском языке только в простонародной устной форме ("Андрюш!"). Редактор-педант, вероятно, поправит на "Ребята!" или, что совсем уж неудачно, на "Коллеги!". Это было бы недопустимым отступлением от духа и формы оригинала. То же относится к употребляемым изредка АИ простонародным словечкам: помер, помирающий, не могёшь, наклал, начхал, опосля и т. д. Да, это не дипломатический лексикон, не серый язык бюрократов. Это даже не язык ординарных учебных и научных аудиторий. Это концентрат всего широчайшего диапазона русской речи, в которой смешались все цвета лексического спектра: литературно-культурный, научный, врачебный, народный. Обработка живой речи АИ, надеюсь, сохранила его личностной колорит.

Замечу, что прецеденты подобной формы в мемуарной, научно-исторической литературе почти не встречаются. Мне известен лишь один случай – книга: П.А. Александров. Академик Анатолий Петрович Александров. Прямая речь: 2-е изд. – М.: Наука, 2002, 248 с. Это целиком расшифровки магнитофонных записей, сохраняющие неприглаженную речь крупнейшего физика-атомщика, Президента АН СССР. Благодаря этому книга читается как художественная литература и выгодно отличается от большинства довольно-таки занудных фолиантов о жизни и творчестве крупнейших учёных [вот так и я не мог оторваться от воробьёвского тома! – Б.К.]» (стр. 6-9).

Оба автора-составителя написали ряд частей книги. В частности, Борису Горобцу принадлежат многочисленные комментарии, некоторые из которых приобретают статус самостоятельных ярких эссе. Здесь следует упомянуть разделы об атомных авариях в СССР и, особенно, очерк о Чернобыльской катастрофе в её физическом, общественном, моральном и судебном аспектах. Производит также большое впечатление выполненный Борисом Соломоновичем анализ ельцинской эры, современного состояния российского общества и всей нашей цивилизации как таковой. Печальный анализ, насколько я понимаю, близкий к взглядам А.И. Воробьёва.

О вкладе П.А. Воробьёва подробно говорит он сам :

«Но не только Никита Ефимович записывал АИ и потом делал из этого печатные тексты. Мне, Павлу Андреевичу Воробьёву (дальше в тексте книги ПА), хотя и удавалось это гораздо реже, довелось многое записать и расшифровать. Не всё вошло в эту книгу, многое, как и у Н.Е. Шкловского-Корди, осталось в архивах. Кое-какие записи цитируются в этой книге. Мне и раньше приходилось формовать из, на первый взгляд, бессвязных записок АИ, актуальные тексты. Так, например, родилась книга «До и после Чернобыля». До сих пор никто, включая АИ, не может распознать, где чьи тексты. Обычно указывают на один полноценный фрагмент, но он просто написан другим языком, в "разговорном жанре". А личного авторства остальной текст книги не имеет.

Вторым этапом работы, после первичной обработки текстов БГ [Борис Горобец – Б.К.], было повторное прочтение текстов уже взглядом врача. Кроме того, в книгу были вставлены тексты-воспоминания и тексты-комментарии. Воспоминания были либо написаны мною раньше, либо являлись расшифровками воспоминаний АИ, в частности, сделанных им во время болезни весной 2009 г. Так, для АИ семья, Николина Гора , друзья – огромная часть жизни. Достаточно сказать, что обычное для нашей семьи застолье включает от 20-30 (меньше нельзя пригласить, так как это только дети, внуки и правнуки АИ) и до 60-70 человек. Из них подавляющее большинство носит фамилию Воробьёвых. Костяком семьи являлись братья Анатолий Александрович, Николай Александрович, Павел Михайлович и сестра Марина Евгеньевна [двоюродные сестра и братья АИ – Б.К.]. Много лет собирала всех моя мама Инна Павловна Коломойцева. Без этих "семейных" фрагментов книга об отце была бы не полна.

Поскольку я был не только наблюдателем, но и активным участником многих драматических событий, описываемых в этой книге, у меня сформировался свой взгляд на многое, цитируемое здесь. В чём-то наши воспоминания расходятся и мне приходилось переспрашивать и уточнять у АИ отдельные факты. Где-то, наоборот, мнения и представления идентичны, но сильно отличаются от суждений окружающих. Перечитав и как бы пережив вновь некоторые эпизоды, я пришёл к выводу, что материал содержит уникальные данные по современной медицине, которые не нашли отражения ни в одном печатном издании – ни в книгах, ни в статьях. Он вполне может и должен считаться учебником современной медицины» (Предисловие, стр. 9-10).

Дача Воробьёвых на Николиной горе, 1967

Не имея никакого (кроме собственных болезней) отношения к медицине, дерзну разделить авторитетное мнение Павла Андреевича. В книге содержится огромное количество примеров из медицинской практики АИ, начинавшего свою врачебную деятельность в Волоколамске, в качестве того, что когда-то именовалось «земским врачом», (т. е. врачом для всех и практически по всем медицинским нуждам), и возглавляющего сегодня Гематологический научный центр, лечебно-исследовательский институт мирового значения. К этому можно добавить интереснейшие рассказы об учителях АИ, о старшем поколении, о коллегах. Рассказы, которые – не сомневаюсь – украсят страницы будущих учебников истории медицины.

Как уже упоминалось выше, значительную часть книги составляет прямая речь Андрея Ивановича, сохранённая (свидетельствую!) в своей неподражаемой форме. Удивительный язык, удивительная живость ума и воображения, огромный жизненный опыт – всё сплавилось, вместилось в свободный речевой поток, в котором медицинские соображения переплетаются с воспоминаниями, высказываниями о книгах, исторических персонажах, политико-философских проблемах. Словарные пласты, поднимаемые АИ, включают просторечия, называния вещей их прямыми бытовыми именами. Вместе с тем (в отличие от некоторых модных сочинителей) в его речи нет и тени грубости. Книга, кстати, завершается кратким списком афоризмов, метких высказываний Андрея Ивановича.

Вот один пример (из тысяч!) живой речи АИ:

УК [Утренняя конференция – Б.К.] 01-04-08; 02-04-08; 21-05-08. О некротической энтеропатии.

«Когда-то была описана специальная форма – кишечная форма острой лучевой болезни. Тогда это было модно – мозговая форма острой лучевой болезни, кишечная форма лучевой болезни. Всё это бред сивой кобылы в лунную ночь, потому что, если по башке треснуть тысячью рад, то будет башка работать плохо при молниеносном облучении. Это не мозговая форма, это 1000 рад. Если по пузу съездить 600 радами, то будет понос и рвота. И все помирали. При одном условии они перестали помирать – мы сняли секрецию, остановили полностью поступление жидкости в рот, в кишки. <…>» (стр. 683; дивная метафора бред сивой кобылы в лунную ночь ).

Утренние конференции часто напоминали мне сводки с поля боя: Андрей Иванович сражается за жизнь каждого своего пациента. Сражается до последнего. Не щадя ни своих воинов-сотрудников, ни себя самого. Сколько по всем понятиям безнадёжных больных вырвано из цепких лап смерти!

Вот два примера:

УК 24-02-05. Ка-ва – демонстрация на УК

«АИ: Так, что ещё? Демонстрация. Ну, чего пришла-то? Как дела?

Ка-ва : Хорошо.

АИ: Как фамилия?

Ка-ва : Ка-ва.

АИ: Ка-ва, чёрт возьми! Ну, все сцены во Владикавказе, о которых товарищ Ка-ва понятия не имеет, я здесь рассказывал много раз. Я могу повторить при ней. Мы заседаем во главе с министром здравоохранения. Обсуждаются тяжёлые больные. Фамилия Ка-ва не произносится. Выходим в коридор. Шавлохов, Галстян [хирург и реаниматолог из ГНЦ, сопровождавшие АИ – Б.К.] и ваш покорный слуга. И нам, между прочим, говорят, что там, в Беслане, агонирует больная. Я говорю: "Как агонирует?" – "Ну, агонирует, у неё давления нет, гортань свернута, ранение лёгкого, и вообще... Ладно". Я говорю: "Что ладно, что там происходит?" – "Андрей Иванович, там военные хирурги, там хирурги местные. Сделать там ничего нельзя. Больная агонирует". Я начинаю пытаться выяснять, что же это за агония, когда ранение было 5 дней назад, в среду. А мы приехали во вторник. Я говорю: "Чёрт-те сколько агонирует!" Тогда собеседник начинает повышать голос. Что это Воробьёв не понимает, о чём идет речь? Не надо мешать людям хоронить больную. Вот эту вот. Тогда я поворачиваюсь к местным врачам и говорю: "Вот видите этих двоих? Вот Шавлохов и вот Галстян. У вас машина есть?" – "Есть". – "Берите их и уезжайте!" Молча взяли и уехали. Результат налицо. Вот и всё. Весь рассказ. Ты это не знала? Ну, и не надо тебе этого знать. Хорошо. Дальше Шавлохов или кто будет рассказывать?

А.И.: Дело в том, что наши товарищи приехали, застали – давление низкое, сатурация никакая. Ну, всё плохо. И ранение тут, да? Вот тут. Какое ранение-то, скажи, ну, что я буду…

Шавлохов : Пулевое ранение верхней доли левого легкого.

АИ: И вы убрали верхнюю долю?

Шавлохов : Да.

АИ: Утром я уже был в Нальчике, по телефону сообщили: больная в полном порядке. Ночью они оперируют, утром всё кончено. Вот, если бы она понимала, что она наделала. Она устроила маленький переворот в военно-полевой хирургии. Я могу при ней всё это говорить, потому что она ни у кого ничего не попросит в благодарность за то, что она осталась жива. Но это пример того, понимаете, почему оперировали в Беслане. Беслан это маленький городок. В Беслане находится аэродром, который называется Владикавказ. Это примерно, как наше Внуково или Шереметьево. Всех вывезли тяжёлых во Владикавказ, а её было нельзя вывезти, она нетранспортабельна. И вот современная хирургия, военно-полевая, должна ориентироваться на то, в отличие от пироговско-смирновской, то есть времён Отечественной войны, что не раненых везти к врачам, а врачей – к раненым! Тогда можно спасти тех, кого нельзя спасти с помощью перевозки. Перевозка тут только убьёт больного. А соперировали – здоровая девка, у неё всё на месте. Ну, там что-то у тебя… Почему тут у тебя ожерелье такое? Ладно, иди!

Ка-ва : Я хочу поблагодарить.

Ка-ва : Вас, за то, что вы так трогательно отнеслись к нашему горю. Спасли нас. Особенно я хочу низко поклониться Вам.

АИ: Да иди ты!

Ка-ва : Виктору Сергеевичу [Шавлохову – Б.К.]и Геннадию Мартыновичу [Галстяну –Б.К.].

АИ: Ну, давай, давай, давай! (Аплодисменты.)» (стр. 613-614).

Из выступления АИ на утренней конференции в день своего восьмидесятилетия 1 ноября 2008 г.:

«Вот утром пришёл – мама, уже немолодая мама, а когда-то, лет тридцать назад мы вылечили её сына от острого лимфобластного лейкоза. Мы тогда не шибко здорово лечили, но лечили и вылечили. Сияние глаз таких мам, оно подарком может быть только нам. Больше никто – никакие министры, премьер, президент, полководцы, маршалы… – вот такого в подарок они не могут получить. Потому что Гиппократ говорит: "Врач подобен Богу". Я не меряю это на свой аршин, избави Бог, я один из гиппократовых потомков, как мы все. Но эта фраза была сказана именно потому, что только врачу это может достаться. Из неживого делать живого» (стр. 855).

Как сейчас вижу АИ при нашей первой встрече в 1967 году. Уютный абажур над круглым столом. Две сестры – Мира Самойловна и Зинаида Самойловна Кизильштейн. Дед моей жены Марины Каменевой Исаак Самойлович был их братом. Мира Самойловна – мать Андрея Ивановича. АИ рассказывал о своей недавней поездке в Кувейт. Поразительно, что для меня он как бы не изменился с тех пор – те же черты лица, та же идиоматическая манера речи. Дело было в квартире Зинаиды Самойловны и, увы, эта встреча с нею оказалась последней – вскоре она умерла.

Так начались многолетние тёплые отношения с Мирой Самойловной, дружба с Ириной Ивановной, родной сестрою АИ, с её мужем Василием Васильевичем Малиновским. Об этих необыкновенных людях я попытался рассказать в прощальном эссе «Об ушедших друзьях» .

В АИ сошлись две сильные линии. С русской стороны Воробьёвы-Соколовы, с еврейской – Кизильштейны. С кизильштейновской стороны привлекает внимание дед Андрея Ивановича, Самуил Исаакович известный московский врач, имевший собственную клинику в Замоскворечье. Так начиналась медико-биологическая династия Кизильштейнов-Воробьёвых.

Книга открывается рассказом АИ о своих корнях и воспоминаниями Ольги Ивановны Воробьёвой, тёти Андрея Ивановича. Рассказ Ольги Ивановны – удивительная в своей прямой простоте хроника жизни крепкой, основанной на твёрдых моральных принципах русской семье в трудные пред- и послереволюционные годы. Принципы эти проводились без громких деклараций, ежедневным примером старших. Сегодня бы такое, в наш отравленный эгоизмом и моральным релятивизмом век, в котором, кажется, уже не стало понятий «хорошо» и «плохо», «добро» и «зло», а всё перемешалось в похлёбке под названием «разные мнения».

Редкостные штрихи времени встречаешь в таких повествованиях, никакая беллетристика не сравнится. Скажем, рассказ Ольги Ивановны об эвакуации в Ташкент (стр. 24-25) 14 октября 1941 г. В купе, рассчитанном на пятерых, было размещено 11 человек со всеми вещами. Семья профессора МГУ Герасимова, семья композитора Крюкова, кинорежиссёр Рошаль. «На одной из верхних [полок], с маленьким спортивным чемоданчиком, почти безвылазно, сжавшись в комочек – писатель Зощенко» (стр. 24). … «Впервые я увидела Зощенко живьём, он поражал всех присутствующих и живущих в этом купе людей своей отрешённостью от жизни, неконтактностью и неразговорчивостью» (стр. 24-25).

Нам трудно вообразить через что прошли родители Андрея Ивановича, он сам, его сестра Ирина. Отец, выдающийся ученый Иван Иванович Воробьёв был расстрелян, мать, биолог Мира Самойловна Кизильштейн провела долгие годы в ГУЛАГе.

Вспоминает Андрей Иванович Воробьёв:

Из интервью АИ 04-04-05. «Я был ребенком "врагов народа"»

«Мне ещё не исполнилось 8 лет, когда арестовали папу, а через примерно три месяца арестовали маму. Её арестовали 20 декабря 1936 года, под выходной, тогда у нас была пятидневка. Спустя 50 лет мы узнали, что именно в этот день был расстрелян папа. Точная дата ареста папы мне неизвестна, потому что он был арестован в Алма-Ате, куда был выслан. <…> » (Стр. 32-33).

С сайта www.aivorobiev.ru . Детство кончилось.

«Маленькое существо, вчера засыпавшее под колыбельную песню мамы, привыкшее к её теплой руке, боготворившее своего папу, который всё умеет и никого не боится, просыпается утром сиротой. На дворе ему мальчишки сообщают, что родители его теперь сидят. Жуткое саднящее душу чувство поселяется под ложечкой, и – на десятилетия. Детёныша посещает один и тот же сон, как он бежит по зелёному весеннему лугу навстречу улыбающемуся, вернувшемуся из дальней стороны своему любимому папе. Мальчуган не хочет просыпаться, чувствуя, что это всё-таки только сон.

Приезжает с другого конца Москвы опекунша – бабушка и застаёт своих бездомных внуков в прихожей коммунальной квартиры на небольшом узле, где уложены все их вещи. Она увозит детей к себе в переполненный дом; там они будут спать на стульях, расставляемых на ночь между буфетом и столом. А дверь их бывшей комнаты, вчера ещё такой уютной, родной, залеплена большой сургучной печатью. Появилось новое выражение – "квартира опечатана " » (стр. 34-35)

АИ. Запись марта 2009 г. и УК 08-11-07. О возвращении мамы с Дальнего Востока в 1948 г.

«Маму, когда посадили, судили, дали ей 10 лет. Мама находилась в списках Сталина. Там на её фамилии, на списке, есть «За И. Ст.». Так что это всё согласовано. Мама сидела сначала в Ярославском централе в одиночке, чуть не погибла там. Она сидела с Цилей Рубинштейн и в Ярославле и на Колыме. Циля жила с врождённым пороком, она жила много лет потом у нас на Николиной Горе» (стр. 64).

УК 08-11-07. О возвращении мамы с Дальнего Востока в 1948 г.

«Месяц она ехала с Дальнего Востока в товарном составе, который идёт вне расписания. Ты звонишь в справочную, тебе говорят: "Сегодня не приходит, звоните завтра". И вот, наконец, мы приходим, знаем уже номер вагона, она передала нам, мы идём вдоль платформы. И, наконец, идёт навстречу мама. Фотографию она мне прислала, и вообще 10 лет не бог весть какой срок, чтобы не узнать, конечно, я её узнал. Но она меня прострелила глазами, эти глаза нарисованы только в одной картине – Репина "Не ждали". Он идёт из тюрьмы, он входит, вот – глаза человека, которого не ждали. Надо сказать, что эти глаза у мамы исчезли очень быстро, но оттуда она пришла с этими глазами. Это было ужасно. Но следующая ужасность – то, что я не мог её назвать мамой. Я не знал, куда мне деваться. Мы же с ней переписывались, это не то, что я встретил человека, которого в силу обстоятельств потерял вообще, мы переписывались, и очень активно переписывались. Потом можно было писать много. Я ей писал. И она мне писала. И вдруг – не могу. Я мучаюсь, говорю: "Зин, скажи ей…". Потом прошло, конечно. С мамой мы очень дружили. Несопоставимо больше, чем моя сестра Ирина с ней. Ирина старше меня на 6 лет. Когда маму арестовали, мне 8, а ей 14, это разница огромная, 14 – взрослая девка. И потом – я ей много писал, Ирина меньше. И я к ней ездил в Осташков, жил там. <Осташков – ссылка на 101-й км после освобождения с Колымы. Потом – повторный арест, высылка под Алма-Ату (Георгиевка), посадка в лагерь (Кенгир, Степлаг, Карлаг), выход из восставшего лагеря, позже – освобождение в 56.> » (стр. 64-65)

УК 30-11-07 . О лагерях: «Всё было гораздо страшнее».

«Я хочу вам сказать, что 4 декабря в конференц-зале состоится заседание Московского историко-литературного общества "Возвращение", посвящённое Паулине Степановне Мясниковой. Речь идет о спектакле "Дороги, которые мы не выбирали". Дело в том, что когда-то Евгения Гинзбург написала книгу "Крутой маршрут". Она профессиональный писатель, я её хорошо знал, это мать Василия Аксёнова. Она настоящий писатель. Отбарабанив свою десятку на Колыме, она написала "Крутой маршрут". Я спросил свою маму, которая с ней была в одном лагере, но в режимах, немножко разных – у мамы был потяжелее – я говорю: "Мам, ну как?" Она говорит: Ну, "Андрюшка, всё это, конечно, хорошо, но всё было гораздо страшнее". Точно так же она мне ответила на вопрос по "Одному дню Ивана Денисовича". Она усмехнулась и говорит: "Ну, это же литература. Ну, что ты? Конечно, всё было несопоставимо страшнее".

Я уже знал от Жени Гинзбург, что настоящую книгу "Крутой маршрут" она сожгла, а до нас дошла та книга, которую можно было передать в печать. А Павочку Мясникову (тоже колымчанку, солагерницу мамы) я знал с юности. Когда в "Современнике" Волчек стала ставить "Крутой маршрут", позвали Павочку консультировать. А Волчек – она же настоящий режиссер – её разглядела и предложила: "А вы не сможете играть в спектакле?" Павочке уже было плотно за 80, но она стала всемирно известным актёром театра "Современник". Если не ошибаюсь, они исколесили весь мир, включая Америку. Этот спектакль шёл на ура» (стр. 65-66).

Павочка (Паулина Самойлова-Мясникова (в центре) в спектакле «Современника» «Крутой маршрут»

Нужны ли здесь мои комментарии? Всё сказано. А Павочку (Паулину Степановну Самойлову-Мясникову) мне посчастливилось знать. Разговаривал, смеялся вместе с нею и с её колымскими «коллегами»: в доме Ирины Ивановны Воробьёвой собирались «колымчане», солагерники её мамы, Миры Самойловны. Удивительные люди! Пройдя через все круги ада, они сохранили и любовь к жизни, и доброе отношение к нам, ничего подобного не знавшим (сужу по себе!) и чувство юмора… О Павочке, о театре Волчек прекрасно написал муж Ирины Ивановны, незабвенный Василий Васильевич Малиновский …

И здесь невозможно не сказать о деятельности Андрея Ивановича по увековечению памяти жертв сталинского террора. При его непосредственном участии был сооружен на Николиной Горе памятник репрессированным никологорцам, один из первых монументов такого рода. Андрей Иванович принял деятельное участие в издании и написал послесловие к двухтомнику «Доднесь тяготеет» , уникальному сборнику воспоминаний (не лучше ли сказать – свидетельских показаний?) узников ГУЛАГа. Причём первый том публикации целиком «женский».

Открытие памятника жертвам сталинских репрессий на Николиной горе. 18 августа 1996 г.

В центре А.И. Воробьёв, Е.А. Евтушенко. Справа – Лариса Миллер.

Слева (с камерой) Василий Васильевич Малиновский

Неудивительно, что человек таких экстраординарных дарований и энергии, как АИ занимает активную общественную позицию. Порою с большим персональным риском.

Открытие памятника жертвам сталинских репрессий на Николиной горе.

Павел Андреевич Воробьёв:

«Не может сегодня медицина существовать вне политики. Как и политика без медицины. Здравоохранение потребляет огромные общественные ресурсы, оно давно регулируется государственными актами. Вопросы обеспечения медицинской помощью входят во все предвыборные программы высших руководителей государств. Современное здравоохранение отражает социалистические подходы, сформулированные в нашей стране без малого 100 лет назад: общедоступность, равенство, справедливость, каждому – по потребности. Отсюда интерес к общеполитическим проблемам у врачей неслучаен. Более того, А.И. Воробьёв был депутатом Верховного Совета СССР последнего созыва, выступал там, стал единственным депутатом, выступившим против ГКЧП в свободном эфире "Эхо Москвы" 20 августа 1991 г. Это выступление, никогда ранее не печатавшееся, достойно воспроизведения:

Радиоведущий : 22 часа, одна минута…мы пока из эфира выходить не собираемся. Послушайте мнение, которое высказывает народный депутат СССР, академик Андрей Воробьёв: "Вы меня спрашиваете сейчас <комментарии> к событиям, которые развернулись сейчас и взволновали весь мир. Речь не идёт о государственном перевороте, переворотом называется захват власти. Власти у путчистов нет. Они захватили Кремль, они захватили центральные пункты связи со страной, но республики их власти не признают, народ – тем более. Москва вышла на улицы и своими телами окружила так называемый Белый Дом, дом в котором заседает Правительство России – единственное правительство, единственное законное правительство, которое остаётся верным конституционной власти, власти Президента. Меньше всего речь идёт лично о Горбачеве. Если бы речь шла лично о нём, вероятно, он был бы давно уничтожен. Речь идёт о республиканском правлении или о диктатуре, о возврате к диктатуре. Причём очевидно, что путч носит ярко окрашенный правый характер. Сразу начались запреты газет. Даже «Комсомольскую правду» запретили. Страшно подумать, что творят люди, дорвавшиеся до власти. Конечно, если они удержатся у власти, то будет гражданская война. В сущности, она уже началась: двигаются танки к Каунасу, захвачена телебашня в Риге, – всё это по сообщениям разных радиостанций, поэтому за достоверность трудно отвечать. Сейчас сообщают и звонят, что двигается огромная танковая колонна на Парламент России. Это уже гражданская война. Если они задержатся в захваченных креслах, то страна будет вся охвачена гражданской войной. Только, кто с кем будет воевать? Вряд ли армия будет воевать за интересы маленькой группы людей. А сами по себе они ничего не представляют. У них нет программы выхода из экономических сложностей нашей страны, потому что они источник этих сложностей. Их надо спровадить спокойно на пенсию, подальше от кресел, и тогда как-нибудь мы с Общим рынком договоримся, с внутренним рынком договоримся. Мы идём проторенным путём, мы ничего не должны открывать. Выйдем мы из экономического тупика, в который именно они, именно наш премьер нас загнали. Конечно, мы справимся с преступностью, конечно, не с помощью того министра внутренних дел, которому никто не мешал бороться с преступностью. Но ведь он ничего не делал. Конечно, придут новые люди и наладят жизнь в нашей стране. Это не государственный переворот, государственную власть они не захватили. И дело чести нашего народа, молодых ребят, которые оказались в войсках, отказаться стрелять в своих сограждан. И тогда это будет путч, каковым он на сегодня и является. Власть сегодня реальная, которую слушают и которая объединяет всех – это Российский Парламент, это глава Российского Парламента – Ельцин. Он не один – это очень важно – а целая группа людей, законно выбранная, всенародно, никем не назначенная. Она и руководит сегодня Москвой, ну а фактически – всей страной"» (стр. 842-844).

Должен признаться, что, наблюдая в те дни издалека, из-за океана тревоги и энтузиазм защитников демократии, я опасался – не пришлось бы им горько разочароваться в тогдашнем кумире Ельцине. Помнил демагогические популистские поступки будущего Президента в бытность его секретарём Московского городского комитета КПСС. Не знаю, что думают сегодня об этой драматической странице истории защитники Белого Дома 1991 года. Вероятно, разбежались по своим углам-партиям. «Свобода на баррикадах» хороша только на полотне Делакруа. Горе обществу, доведшему себя до революции.

В 1991 г. Андрей Иванович стал министром здравоохранения в первом ельцинском правительстве России. Стоит ли удивляться, что оставался он в министерском кресле недолго ? При его независимом характере, нацеленности на реальное дело ужиться со своенравным Президентом и его в значительной степени безнравственной командой было невозможно.

Павел Андреевич Воробьёв:

«Нелегко ему оказалось и в министерском кресле. Идеалы не очень приветствуются в этажах власти. АИ повесил на видное место в коридоре, ведущем к кабинету министра, портрет святого доктора Гааза и лозунг: "Спешите делать добро". Уже на следующий день после его ухода всё это было снято воцарившимся министром-генералом Нечаевым. АИ пытался противостоять коррупции, которая полезла изо всех щелей нарождающегося государства нового типа. При этом он вошёл в конфликт с Верховным Советом, активно поддерживающим серые денежные схемы. Была организована негласная депутатская комиссия по проверке благонадёжности министра, руководили которой два его зама. Особенно отличалась рвением Белла Денисенко. Будучи истовой демократкой, она, не сумев до конца перековаться, произносила на коллегиях здравицы в честь Б.Н. Ельцина, требовала от АИ организации экспертизы Хасбулатова – спикера парламента, вставшего в оппозицию к Ельцину – на предмет употребления наркотиков. Когда АИ отказался участвовать в этом, он оказался в немилости и вскоре был снят. Узнал про отставку, будучи дома, из телесообщения, позвонил Гайдару, тот был не в курсе. На следующий день АИ был – по просьбе Гайдара – назначен и.о. министра и ещё месяца полтора-два отправлял эту должность в статусе пониже» (стр. 845).

Предстояли годы развала страны. Сначала СССР, затем России. Не является ли Ельцин государственным преступником огромного масштаба? Не мне отвечать на этот горький вопрос. Я не живу в России, и высказываться по её жгучим проблемам было бы неэтично с моей стороны. И без того уже сказано слишком много.

Мне хотелось бы закончить этот обзор, всколыхнувший столько воспоминаний, стихотворением, написанным к восьмидесятилетию А.И. Воробьёва Долгих, счастливых творческих лет Вам, Андрей Иванович!

Андрею Ивановичу Воробьёву к его восьмидесятилетию

Лечить святого и рвача… –

Согласно клятве Гиппократа

Любая смерть – миров утрата. –

От Бога – звание врача.

Не адресат трескучих маршей,

Не обладатель эполет, –

Целитель – самый главный маршал,

Защитник наших сладких лет.

С каргою разговор не долог,

Здесь всё всерьёз, не пыль в глаза.

С поличным канцер, подлый во рог! –

Бежит и брошена коса.

Простой обход, не конниц топот.

Страна страданий впереди.

И лишь в ушах набатом шёпот,

А.И. Воробьёв проработал министром здравоохранения с ноября 1991 по декабрь 1992 года (стр. 847).

Серию рассказов о великих врачах продолжает врач-гематолог Никита Шкловский-Корди:

Почему мировые программы по заготовке костного мозга на случай ядерной войны закрыли

— Итак, Никита Ефимович, 1972 год, появился лечения детского лейкоза Дональда Пинкеля. Как это внедрялось в СССР?

— Ведущий советский гематолог Андрей Иванович Воробьев в это время, как говорилось «сыграл в ящик» — пришлось работать в клинике Третьего управления. Это была очень закрытая клиника (потому «ящик») – от таких предложений в советские времена было трудно отказаться. Хотя он и говорил, что родители сидели, и членом партии быть не может – не отвертелся. (В 1936 году отец А.И.Воробьева был расстрелян, а мать осуждена на десять лет лагерей. «Институт биофизики» с ведомственной закрытой больницей на 200 коек находился в ведении Третьего главного управления Минздрава – Атомного министерства — «Средмаша» — и специально занимался реабилитацией работников, «пострадавших от радиационного фактора» — Прим. авт. ).

Но, с другой стороны, возможностей проводить серьезную терапию там было гораздо больше.

До Воробьева в Институте биофизики считалось, что острая лучевая болезнь – это, в первую очередь, болезнь нервной системы.

Андрей Иванович принципиально изменил эти представления и создал систему биологической дозиметрии: алгоритм, позволяющий по клиническим признакам болезни ретроспективно реконструировать дозу облучения. Физическими методами эту дозу измерить практически не удавалось. Авария всегда непорядок: люди лезут туда, куда не надо и не берут с собой дозиметр. Да и дозиметры были рассчитаны на малые дозы, при авариях они зашкаливали.

У А.И. Воробьева была гениальная сотрудница — доктор Марина Давыдовна Бриллиант. Она очень аккуратно вела больных и, каждый день, делая им анализ крови, заносила результаты в температурный лист. Вести такой лист учат всех врачей на свете – только мало кто это делает.

М.Д. Бриллиант и А.И. Воробьев обнаружили, что при острой лучевой болезни лейкоцитарная кривая – изменение во времени числа лейкоцитов периферической крови – отражает дозу общего облучения, которую пациент получил на костный мозг. Наблюдение пострадавших во множестве радиационных аварий того времени позволило им научиться определять дозу аварийного облучения с точностью до нескольких десятков рад и сформулировать это в виде инструкции.

Во времена Чернобыля ученик Андрея Ивановича в один день выписал из больниц на Украине пятнадцать тысяч человек – потому, что мог оценить верхнюю границу полученной ими дозы облучения, из чего прямо следовало, что медицинская помощь им не понадобится.

С другой стороны становилось ясно, кого вылечить не удастся – при общей дозе больше шестисот рад костный мозг не восстанавливается, а успех трансплантации костного мозга при аварийном облучении – исключен.

Это так же доказал А.И.Воробьев с сотрудниками и закрыл советские, да и мировые программы по заготовке костного мозга на случай ядерной войны.

— Как я понимаю, когда случился Чернобыль, все исследования академика Воробьева очень пригодились?

— Еще как! Андрей Иванович читал на своей кафедре в Институте усовершенствования врачей всем курсантам-гематологам лекцию по острой лучевой болезни. Я впервые услышал ее в мединституте, а уже работая у него, сидел на этой лекции в апреле 1986 года — как раз перед аварией. И кто-то хмыкнул:

— Зачем нам, дескать, это надо?

Воробьев ответил очень решительно:

— Вот завтра грохнет какая-нибудь станция, вы все окажетесь на переднем крае и будете лечить этих больных.

Так и случилось.

Чернобыльская АЭС, после взрыва и до консервации. Фото: ria.ru

А потом Воробьев стал главным, кто отвечал за клиническую часть Чернобыля. В шестой больнице было пролечено двести человек, и там не было сделано никаких серьезных ошибок, кроме того, что на праздничные майские дни им не сделали анализ крови. И международных экспертов Р.Гейла и Тарасаки туда пустили благодаря тому, что Воробьев не боялся открытости.

Андрей Иванович Воробьев – герой не только спасения жизни жертв, но, и подвижник осмысления опыта Чернобыля.

— А в мирное время эти исследования были продолжены – уже как лечение лейкоза, а не острой лучевой болезни?

— Да, академик Воробьев очень скоро сделал программу лечения лимфогранулематоза химеотерапией и облучением одновременно. Это была абсолютно передовая программа, опередившая свое время, однако как осложнение у десяти процентов пациентов появился острый миелобластный лейкоз. Тогда эта программа была остановлена и потом пришла к нам уже из за рубежа с модификацией — химия и облучение были раздвинуты на месяц. Это дало блестящие результаты.

Первое, что сделал Воробьев, когда стал директором Центрального института переливания крови, — это реанимация для онкологических и, в частности, гематологических больных. Там на искусственной вентиляции легких и гемодиализе стали проводить химиотерапию.

Так формировалась «медицина будущего», способная взять на себя целый ряд важных функций человеческого организма и помочь перенести токсическую нагрузку химеотерапии. Институт стал называться «Центр гематологии и интенсивной терапии» — в перестройку иногда получалось менять названия в соответствии со смыслом.

В результате Воробьев добился того, что лимфогранулематоз стал вылечиваться в 90% случаев, а некоторые виды лимфосарком – в 80%.

Это произошло благодаря тому, что он брал на себя полноту ответственности за клинические исследования, не дожидаясь бесконечных процедур согласования.

«Все потому, что Воробьеву удалось объяснить начальству»

Профессор Андрей Воробьев во время осмотра пациентки. Институт усовершенствования врачей Федерального Государственного учреждения «Национальный медико-хирургический центр им. Н.И.Пирогова Федерального агентства по здравоохранению и социальному развитию». Фото: Дмитрий Козлов / РИА Новости

— Я понимаю, что это потом пригодилось во время Чернобыля. Но причем тут дети?

— Воробьев так и остался самым опытным специалистом по лучевой болезни – потом аварий стало меньше, а он пришел в Средмаш как раз в тот момент, когда наша атомная промышленность передавалась из рук ученых-создателей в руки инженеров-эксплуатационников.

Тогда было много аварий и, соответственно, много больных. На них и научились.

Но все-таки это были случайные больные. И здесь Андрею Ивановичу удалось объяснить начальству, что модель лучевой болезни – острый лейкоз — и выбить разрешение класть детей с острым лейкозом к себе в закрытую клинику.

Когда появилась программа Total Therapy, Воробьев, в том же году, немного изменив протокол под свои реальные возможности, пролечил несколько десятков детей. В протокол входила необходимость уничтожения лейкозных клеток, «поселившихся» в оболочках головного и спинного мозга. У Пинкеля для этого было облучение.

Но, поскольку у Воробьева не было подходящего облучателя для головы и позвоночника, профилактику нейролейкемии он сделал не рентгеном, а химиотерапией — ввел в спинномозговую жидкость сразу три цитостатика. Кстати, через несколько лет точно так же модифицировали у себя протокол и американцы.

И случилось чудо, в которое не могли поверить гематологи-педиатры — 50% случаев полного излечения острого лимфобластного лейкоза детей – так, как и было сказано в публикации Пинкеля.

Несмотря на то, что Воробьева публично обвиняли в подверженности «растленному влиянию Запада», сегодня в России живет не меньше десяти людей из этих первых вылеченных.

С одной из них, кинорежиссером и ресторатором, мы дружим, и она зовет нас отмечать праздник своей, известно кем подаренной жизни. И праздник длится уже больше сорока лет.

Великие врачи могут иметь разную методу

— Пинкель был врач-демократ, настаивавший на обязанности пациента знать свой диагноз. А Воробьев? А как вообще лучше?

— Да, и в его клинике, например, был особый режим документации, когда карточка больного клалась в папку на дверь палаты и была доступна для него и его родных. Это был великий шаг, и очень немногие в мировой медицине добрались сегодня до этой черты.

Прошлый наш разговор про Пинкеля сайт Милосердие.ру проиллюстрировал помпезного входа в Сент-Джуд с огромной статуей. Это сегодняшняя картинка, демонстрирующая регресс: первое здание Сент Джуда было удивительно скромным и соразмерным маленьким пациентам.

Зато лаборатории там были просторные – в противовес тому, что я увидел в США, когда попал туда в 1989 году – роскошные лобби госпиталей и каморки исследовательских отделов.

В «Сент-Джуд первоначальной» Пинкель совершил эпохальный шаг, сравнимый с Пинелем, который снял цепи с психиатрических пациентов. Пинкель отдал историю болезни в руки пациента и его родителей — чтобы между врачом и его пациентом не стояла тайна .

Андрей Иванович Воробьев – совершенно другой человек — он патерналистический доктор. Он своим пациентам говорил так: «Мы знаем, чем вы больны, и сделаем, все, что нужно». И пациент, когда это слышит, не спорит, потому что

всякому больному человеку – и маленькому, и большому – хочется иметь родителей. Если у вас такое счастье — доктор, который – ваш отец и мать, — редкий пациент от этого откажется.

— Никита Ефимович, но вот в нынешних условиях, когда онкологический пациент должен получать квоту, ждать места в федеральном центре и пробиваться туда, когда его переводят из региона в регион, он должен бы знать свой диагноз и список процедур, которые ему необходимы.

— Безусловно. И Андрей Иванович – один из тех людей, которые это хорошо понимают. Из известных мне людей, лучше всего готовым к дистанционному лечению оказался восьмидесятисемилетний доктор Воробьев. Он готов консультировать больных по телефону, скайпу – как угодно. У него есть одна цель – помочь больному и, если для этого можно использовать новые средства, — он использует.

Сегодня А.И. Воробьев говорит, что пациент должен стать гораздо активнее и взять многое в свои руки – в первую очередь – сбор и хранение медицинских записей, обеспечение преемственности лечения.

Без этого – все насмарку, как мышление, которое без памяти – распадается. Повысилась грамотность пациентов и одновременно уменьшились организационные возможности врача. То есть, отвечать за сбор и хранение медицинской информации сегодня должен пациент.

Другое дело, что Воробьев всегда говорит: «Нельзя отнимать у человека последнюю надежду». Не потому, что он ее когда-нибудь отнимал, просто есть люди, которые это делают, и не без удовольствия. В учебнике Харрисона – этой Библии американской медицины — есть, например, такое утверждение:

«Мизантроп может быть хорошим диагностом, но он никогда не будет хорошим врачом».

Существует еще психологическая защита: человек не слышит того, что он слышать не хочет. Все нынешние «информированные согласия» не учитывают, что именно человек услышал и принял. Формально вы его проинформировали, а что он из этого усвоил, вы не знаете. Мне кажется, высшим успехом «информированного согласия» — взаимопонимания между врачом и пациентами, были слова родителей маленьких пациентов Пинкеля: «Мы знаем, что наши дети погибнут. Но сделайте все возможное, чтобы понять, как лечить других детей». Тут и свершилось излечение. Это не случайные слова в Мироздании!

Смысл – не в том, чтобы сказать человеку, что он умирает. Лично я пациентам, которые у меня спрашивают о смерти в лоб, говорю:

«Знаешь, вот сегодня ты болен, а я, кажется, здоров. Но завтра – это завтра для нас обоих».

Поэтому мы обсуждаем то, что мы знаем о диагнозе и что будем делать.

На Западе человеку о диагнозе тоже сообщают не так, чтобы ему некуда было бежать. Потому что катастрофа для человека – это отсутствие смысла.

А конструктивный путь – это поиск смысла сегодняшней жизни, при любом диагнозе, и люди, которые ищут этот смысл вместе с тобой.

Главное достоинство и главный недостаток врача

Доктор Фёдор Петрович Гааз. Изображение с сайта lecourrierderussie.com

В мировой практике медицинские исследования стали сами себя тормозить. Они обросли огромной бюрократией, комиссиями и комитетами, которые считают, что хорошее можно сравнивать только с очень хорошим, а с рискованным нельзя. Это притупляет роль врача-исследователя – ведь доктор Гааз говорил: «Спешите делать добро».

Воробьев открыто считает, что с каждым пациентом делает «эксперимент»: каждого лечит, как в первый раз, потому что все больные сложные. Но таковыми – сложными – больные становятся только, когда врач с ними возится только после того, как выполнены требования постановки диагноза. Потом, когда назначено лечение, доктор выполняет протокол, но с каждым пациентом в рамках протокола ищет, что можно сделать лучше.

Воробьев — гений консилиума. Он со своим мнением считается в последнюю очередь, а даже к «дуновениям» чужой мысли относится с огромным вниманием и готов его услышать, пусть это и требует изменения всей концепции лечения.

Воробьев считает главным качеством, необходимым врачу, — сосредоточенность на больном. А самым опасным недостатком, который у врача может быть – упрямство.

Вот и попробуйте ему угодить!

Лекарство «от носа» — рецидив Средневековья

«Гиппократ: медицина становится наукой» кисти Тома Роберта, сер. 20 века. Изображение с сайта casosgalenos.com

— Вы говорили о том, что в идеале история болезни пишется как сочинение, и больной участвует в ее создании. Но ведь так получается огромный массив информации, который невозможно проанализировать в нынешних поточных условиях.

— История болезни, как она сформировалась в конце XIX века, это образец успешного подхода к описанию сложного объекта. Как говорят в математике «принятие решения при недостатке и ненадежности информации». И здесь нельзя идти за симптомом.

Наши аптеки переживают рецидив Средневековья: лекарства «от носа», «от глаз» и «от спины» – это полная противоположность науке.

Научный подход другой: вы слушаете жалобы пациента, спрашиваете о том, как он жил и болел, а потом обследуете его по плану — единому во всем мире: система дыхания, система пищеварения, эндокринная и т.д., а только после этого выдвигаете гипотезу о диагнозе и смотрите, как ее проверять: назначаете дополнительные исследования.

Хороший врач всегда проходит по алгоритму системного обследования, проблема в том, что сейчас хуже стали записывать свои находки и заключения, а ведь это и есть главный творческий результат работы врача!

Увы, историю болезни вытесняют отчетные формы.

Объем информации, которую дают лабораторные и инструментальные в современной истории болезни — огромен. Но они разрозненны и могут быть проинтегрированы только человеком – врачом. Задача информационных систем – помочь нащупать связи, представить врачу информацию в удобном виде. Температурные листы, которые вела М.Д.Бриллиант, — самый простой пример такой системы – и как выстрелил!

Как говорит А.И. Воробьев: «самое страшное состояние в медицине – это отсутствие диагноза».